- Я прощаю тебе грехи твои, дитя. Моли на коленях прощения у Господа, и он простит тебя, - повторил священник стандартную фразу.
По давней негласной договоренности между ними Триаст должен был ответить: «Да, отец Марк» и стать на колени перед ликом Божьим, но мужчина нарушил традицию. Его губы растянулись в наглой усмешке, и он, слегка прищурившись, взглянул в глаза священника, словно в душу нырнул.
- Боюсь, Господь уже не простит мне всех грехов. Сомневаюсь, что такое уж безграничное терпение Творца нашего.
- Что ты говоришь, Триаст? - ошеломленно спросил священник. - Побойся Господа...
- А я и так его боюсь, отец Марк, - лукаво сверкнул глазами вампир. - Но только правду не скроешь. Я знаю, что вера и преданность ваши безграничны, но вы - святая простота! - просто запутались в паутине, из которой нет выхода. Я уважаю вашу волю и выдержку, но не могу стать таким же. Вы искренне любимы мной, но я не могу принять вашей веры. Простите меня, если сможете, отец Марк.
Триаст замолчал и отвел взгляд.
- Я знаю, дитя мое, - неожиданно услышал он теплый голос священника и перевел на него недоуменный взгляд.
Отец Марк улыбался, и была полна эта улыбка отческого тепла, которого Триаст никогда не испытывал за всю свою долгую жизнь, но догадывался, каково это - знать, что ты нужен и любим.
- Я давно знаю, что наши взгляды на жизнь различны, - продолжил старик, улыбаясь, - но я никогда не желал тебе навязывать свою веру. Когда-нибудь ты придешь к этому сам.
- Благодарю вас, отец. - Голос Триаста прозвучал хрипло и резко оборвался к концу фразы.
Они сидели на лавке в полной тишине. Однако эта тишина не была угнетающей, она была необходимой. Иногда молчание красноречивее всяких слов. В этой тишине Триаст и отец Марк осознавали узы, связавшие их уже давно, но проявившиеся только теперь.
Время вышло. Триаст встал со скамьи, вежливо поклонился священнику и покинул церковь. Но тепло, которое передал ему отец Марку, осело мягким осадком на сердце, окутывая его плотной пленкой. Даже бездушному убийце нужно знать, что он кому-то нужен.
Триаст широко улыбнулся. Непривычно. Но приятно. Однако не время придаваться эмоциям, пора работать. Вампир перевел взгляд на наручные часы - ровно полночь. Полная луна ярко блистала на небе, гордо задрав подбородок, и затмевала собой звезды. Триаст поудобней сжал дипломат и, снова сменив походку с человеческой на кошачью, двинулся к лесу, который находился на расстоянии полукилометра от церкви. Потом он перешел на бег и уже через минуту петлял между деревьями, высматривая врагов. Его дыхание нисколько не сбилось, а сердце не стучало бешено. Он же вампир, в конце концов.Эта мысль позабавила Триаста, и он коротко усмехнулся.
Оборотни появились внезапно. Возможно, он просто отвлекся, уплыв в своих мечтах, и нападение оборотней застало его врасплох. Однако Триаст быстро сориентировался и запрыгнул на верхушку дерева. Два оборотня остановились под деревом, скаля клыки и рыча. Самка со своим детенышем. Триаст приветливо усмехнулся им, чем вызвал у псов еще большую бурю негодования. Все понятно, отшельники. Задача Триаста убивать их без капли жалости. Задача есть - значит, будет выполнена. Карающий Меч всегда держит свое слово. Вампир вытащил из дипломата два пистолета.
Оборотни залаяли, смеясь над вампиром. Глупец, он надеется убить их простыми серебряными пулями. Они уже давно научились извлекать их. Жажда, которая привела их сюда, - это жажда мести. Перед глазами оборотней по-прежнему стояла жалкая кучка окровавленных истерзанных тушей самцов. С самого края, изогнувшись в неловкой позе, лежал вожак стаи - муж и отец. Потеря близкого затмила разум семьи.
Откуда же глупые собаки знали, что пистолеты были заряженными специальными капсулами: они состояли из твердой непроницаемой оболочки, в которой плескалось расплавленное серебро. Достаточно всего лишь одной такой пули в сердце, чтобы оборотень умер.
Триаст прыгнул вниз, выстрелив в одного оборотня. Детеныш болезненно взвыл изогнувшись дугой. На его морде выступила белая пена. Самка горько подвывала рядом, безуспешно пытаясь зализать рану. Неожиданно громкий вой детеныша прервался на высокой ноте. Тело в последний раз дрогнуло и замерло. После наступления смерти детеныш, медленно теряя животный облик, проявил человеческие черты. Остекленевшие ярко-голубые глаза созерцали иной мир, навсегда позабыв запах и шелест трав.
Самка уставилась на детеныша с неприкрытой болью и, яростно взвыв, кинулась на вампира. Триаст легко уклонился от тупой атаки и выстрелил. Точный удар прямо в сердце настиг оборотня в прыжке. Самка издохла мгновенно, и вампир показалось, что на ее оскаленной пасти застыла радостная улыбка.