Был в дивизии снайпер Алоян. Молодой. Убил около двадцати фашистов. Потом - сам попал под пулю: чиркнула по затылку. Умер не сразу. Любили его. Кажется, была рота его имени. Было это под Лиговым. Теперь там городские улицы. Назвали бы хоть одну улицей Алояна.
Вторую годовщину создания дивизии празднуют на вечере в Доме культуры им. Горького.
Танцую с телефонисткой штаба Валей Меньшиковой. Ухаживающий за ней командир дивизии Введенский спросил: "Что за сержантик?" Подходит наш комбат: "Отвяжись, всей батарее хуже будет".
Через год стояли в насыпи у отвилки в аэропорт. Нач. штаба Полянский, немолодой полковник (помню, он играл с ней в шахматы), женился на ней. Потом, отчасти из-за этого, ушел из дивизии... А потом - всплыла его семья, и она осталась одна.
Встретил ее после войны. Студентка филологического. Говорит: "Никому не говори, что я была на фронте. Я и медали спрятала".
7 июля 1943 г. дивизия снова на Московском проспекте.
Начарт со штабом вдруг переехал в Пулково. Помню в главной башне телескопа сидит машинистка. Вокруг - двойные кирпичные стены, оббитые снарядами... Но через пару дней уезжаем, оставив на горе НП.
Письмо об измене жены получил в июле-августе. Писала ее мать: "У Нины нет сил написать... Она ждет ребенка". (Потом сразу мне это же написал Соколин.)
Порвал красноармейскую книжку. Попросил писаря выдать новую с новым словом - "холостой". Жене написал: "Ребенку нужен отец. Посылаю заявление о разводе. Используй, если заявление тебе понадобится".
У Варшавской дороги добывали торф. Стояли мы на отдыхе на Московском, против будущего "Парка Победы". Ребята ходили к "торфушкам".
В тот вечер я впервые пошел к другой женщине. Противно. Пахнет селедкой. Уходя, спросил в полутьме: "Я тут чужие сапоги не надену?"
В конце сентября 1943 г. даем линию под Пушкин вдоль Варшавской дороги. Живу в трубе под насыпью в километре - влево от пересечения ж/д с шоссе на Пулково (что у Аэропорта). Ходим полями и веткой далеко к Пушкину.
Потом штаб стоит в такой же насыпи, но у шоссе Ленинград-Пулково. Там теперь новый мост и мемориальная доска, со списком номеров дивизий, чьи штабы стояли на этом месте.
После взятия Севастополя немцы привезли под Ленинград тяжелые орудия. Из мортиры, калибром 420 мм, они стреляют ровно 6 снарядов в день. Зачем? Обычно - мимо. Раз в глину ушел неразорвавшийся снаряд, мерили дыру.
Но один снаряд попал в домик, что был под Пулковской горой у развилки шоссе на Пушкин. Там была сделана баня. Мывшиеся погибли. Сейчас на этом месте памятник Пушкину.
В нашей штабной батарее - взвод проводной связи, с отделением радистов, взвод разведки (наблюдатели для НП), связные от каждой из артчастей (свой артиллерийский полк, миндивизион, позже еще ИПТАП, обычно еще приданные артчасти резерва).
Линии на фонических телефонах УНАФ, дальние - все однопроводные. Коммутатор был сначала на 6 номеров. В 1943 г. я себе сконструировал коммутатор на 10 номеров, он позволял в спокойном состоянии разъединять абонентов коротких линий. На вызов от них зуммером загорались розоватые неоновые лампочки. По схеме один из наших, съездив на "Красную зарю", за хлеб этот коммутатор изготовил. Так с этим коммутатором и работал узел.
От штадива и начарта корпуса линии были двухпроводные, на индукторных вызовах (аппараты УНАИ).
Было ли в армии понуждение оружием?
В своих частях - не видел никогда. Существовали заградотряды и КПП (контрольно-пропускные пункты), исключавшие самовольные походы в город. На Московском проспекте КПП был под мостом железной дороги, пересекающей его у райсовета. Аналогичное - под мостом у Кировского завода. (Оба моста тогда не были однопролетными). И в городе - комендантские патрули проверяли командировки.
Но в фольклоре солдатских сплетен были, возможно сочиненные, но характерные для времени слухи. Вот их примеры.
1. Говорили, что в августовско-сентябрьское отступление военные, выходившие из боя поодиночке, отбившиеся от части, частично расстреливались заградотрядами как дезертиры.
2. В зиму начала 1942 года говорили, что один боец, дважды уходивший с поста боевого охранения греться в землянку и отказавшийся выйти на пост, был убит командиром взвода. Все сказали: "лейтенант прав", но лейтенанта откомандировали в другую часть.
3. Ходил слух, что в штабе 42 армии генерал, отдав пакет с очень срочным приказом связному, приказал бежать. Тот пошел подчеркнуто тихо. Генерал крикнул: "Бегом!", тот - демонстративно еще тише. Генерал его застрелил, пакет понес другой.
Но вот уже факт. Осень 1943 г. Поля за Авиационным институтом. Тяну связь. В поле - группа людей строем. Сажусь в стороне на катушку. Смотрю. Перед строем роты зачитывают приговор о расстреле дважды самострела. Запомнил фамилию: Курицин. Виновник тут же. Тощая шея. (Думаю, он был душевнобольным.) "Комендант, приведите приговор в исполнение". Тот командует: "Кругом!" Курицин неожиданно произносит: "Все равно, за родину, за Сталина!"... - и, помедлив, поворачивается. "На колени!" Тот опускается перед вырытой уже могилой, и в этот момент комендант стреляет из нагана ему в затылок... Проверяют смерть. Потом: "Кто останется зарыть?" Рота молчит. "Двум крайним остаться. Остальные напра-а-во! Шагом марш".
А я веду связь дальше.
В этот день я провел линию вдоль канавы, в которой перед отправкой на фронт прощался с женой.
Бой, описанный в письме от 16 октября 1943 г., был 15-го. Мы давали связь на "глиняную горку", отметка 66, что чуть правее Пулкова. Теперь на ней стоит локатор аэропорта.
С горы передовая - рядом, на ладони. Пехота, для атаки ее выделено немного. У них - группа землянок на поле аэродрома. Перед боем старый солдат зарывал в стенку землянки вещи - в наступление с дальним продвижением не верят.
Рота идет в атаку. Трудно. Проходов в минном поле мало. Плотный пулеметный огонь. Связной возвращается в чужой крови - в проходе минного поля трава перепачкана ранеными. Раненый казах сел молиться на поле. В него немцы кидают гранату. Один фриц смелый, выставил пулемет на бруствер, встречать атакующих. И все же часть людей ворвалась в их окопы...
У нас было три НП, главный, в два этажа, под несколькими накатами бревен и еще слоем рельс. Там были наблюдатели от 167 АП. Края бревен оббиты, как метлы, осколками. Второй этаж - в подполье для отдыха. Один еще НП наш, т.е. начальника артиллерии, третий (погибший) - приданной части или корпуса. На моем проводе эти три НП шли в обратном порядке.
Тогда казалось: "Зачем этот бессмысленный бой гладиаторов?" А в 1944 г. с этой горы уходил в обход Красного Села на Кипень корпус Симоняка. И тогда нам (стоявшим верстой левее), выдали карты со всеми огневыми точками немцев. По ним били в артподготовку 15 января 1944 г., а разведка всей системы немецкого маневра огнем на этом направлении была уточнена в том бою 15 октября 1943 г. Не зря и немцы повели тогда весь огонь на НП. Впервые я видел не точку уходящего из своего орудия снаряда, а точки артиллерийских снарядов, идущих из неба на тебя! Это было у меня единственным случаем за всю войну.
А начарт Павлов сидел далеко сзади в зданиях Аэропорта. Вероятно, там были приборы засечки немецких батарей.
На следующий день вдруг перестрелка - из немецких окопов вышла с боем часть наших бойцов, считавшихся погибшими.
В 1946 г. летом я возил туда мать. На совсем свежей могилке надпись: сапер такой-то, погибший при разминировании.
Вторым со мной тогда был Чикин. Сплавщик из-под Архангельска. Он удивлял меня тем, что у него совсем не мерзли руки. (А я-то считал, что мои не мерзнут.) "Я, - говорит, - всю жизнь с мокрым багром в руках".
Мне казалось - у него семья, а мне - что... поэтому под разрывы чинить линию я бегал сам. Меня завалило от разрыва стеной окопа. Разбило аппарат. Но я выкопался и линию восстановил.