Коль скоро мы дошли до этого пункта, необходимо идти еще дальше, ибо всякий субъект по природе предшествует своим определениям в силу самого своего совершенства, которое возносит его над ними. Вот почему Франциск Антоний из Бриндизи, как бы высвобождая в чистом состоянии те интуиции, присутствие которых мы смутно ощущали с самого начала нашего повествования, приходит к утверждению, что бытие сущности совершеннее бытия существования. Ведь бытие существования есть нечто, что случается с природой акцидентально[916]. Авиценновская традиция сохраняется здесь в полной неприкосновенности; и даже более, чем просто сохраняется: она приходит к ясному осознанию того первенства сущности, которым она вдохновлялась с самого начала, хотя и редко утверждала его столь прямо и откровенно. Правда, ту метафизическую позицию, к которой мы таким образом приходим, легче отстаивать, чем сформулировать. Существование, понятое таким образом, есть внутренний модус сущности. Поскольку оно есть модус, оно должно отличаться от сущности; но поскольку оно есть ее «внутренний» модус, оно не может отличаться так, как отличается одна форма от другой, от этой сущности, по отношению к которой оно является всего лишь модальностью. В столкновении с этой острой проблемой знаменитое формальное различие скотизма малоэффективно. Наш метафизик оказывается перед невозможностью ввести позитивное формальное различие между сущностью и модусом существования, который немыслим вне сущности. Поэтому он прибегает к уловке привативного формального различия: он мыслит его как свойство того модуса сущности, в котором оно сущностно заключено[917]. Похоже, это тот предел, до которого вообще можно дойти в утверждении метафизического примата сущности над существованием, мыслимым в качестве одной из модальностей сущности.
Суть проблемы яснее всего обнаруживается в том, что касается божественного существования. Формулы самого Дунса Скота об отношении существования Бога к его сущности предельно ясны. Все они утверждают существование Бога в качестве свойства, прямо и непосредственно принадлежащего его сущности. Таков, например, знаменитый пассаж из Opus Oxoniense, где Дунс Скот говорит, что существование происходит de quiddìtate essentiae divinae (из чтойности божественной сущности). Именно поэтому он полагает, что для того, кто мог бы постигнуть божественную сущность в ее истинном виде, высказывание «Бог существует» было бы непосредственно данной самоочевидной истиной. Это справедливо в отношении самого Бога и блаженных праведников, созерцающих его лицом к лицу. В данном теологическом тезисе примечательна форма его обоснования. Дунс Скот не ограничивается простым утверждением, что существование связано с божественной сущностью хотя и необходимой, но опосредованной связью. Напротив, он заявляет, что, коль скоро речь идет о высказывании, очевидном в силу самих его посылок, не следует считать, что оно evidens per se secundo modo (самоочевидно вторичным образом), по primo modo (первичным образом). Очевидным высказыванием второго порядка было бы такое высказывание, в котором предикат не включен в понятие субъекта, quasi praedicatum sit extra rationem subjecti, хотя и связан с ним необходимой связью. Напротив, в очевидном высказывании первого порядка предикат непосредственно входит в понятие субъекта, хотя очевидность высказывания следует из простого обзора его посылок. Именно таково высказывание «Бог есть» для того, кто способен созерцать божественную сущность. Потому что, как замечает Дунс Скот, она тогда познается как «вот эта» уникальная сущность — божественная сущность; и нет ничего, что более совершенным образом обладало бы существованием, quia esse nulli perfectius convenit quam huic essentiae (ибо ничему другому бытие не подобает с большим совершенством, чем этой сущности)[918].
То же самое Дунс Скот повторяет в другом месте и другими словами, говоря, что in divinibus existentia est de conceptu essentiae (в божественном существование принадлежит к понятию сущности)[919]. Эти и другие, им подобные формулировки Дунса Скота пытались использовать для того, чтобы сблизить его позицию с тем классическим воззрением, согласно которому существование Бога непосредственно включено в его сущность. Прославленный комментатор-скотист Ликетус (который по отношению к Дунсу Скоту есть то же, что Каэтан по отношению к св. Фоме) твердо отстаивал такую интерпретацию его доктрины. И он был прав — но с двумя немаловажными оговорками. Во-первых, как ни толковать эти формулы, они предполагают, что существование Бога является модальностью его сущности. Здесь мы оказываемся очень далеко от Авиценны, который полагал, что у Бога нет сущности, и столь же далеко от св. Фомы, для которого то, что применительно к Богу называют сущностью, сливалось с чистым актом существования. Таким образом, в формулах Дунса Скота утверждается примат сущности; заблуждаться на этот счет невозможно. Во-вторых (и это важная оговорка, так как она позволяет связать эту первую группу текстов с последующими), сущность Бога, которой непосредственно принадлежит существование, есть та сущность, которую сам Бог и блаженные праведники мыслят как haec essentia (вот эту сущность), т. е. вкупе со всеми определениями, делающими ее именно вот этой, божественной сущностью. Ниже мы увидим, каковы эти определения.