— Поздравляю вас, — язвительно продолжил пришелец. — Нашего Эскулапа опять понесло в вопросы языкознания.
— Неужто на арабскую вязь переходим?
— Нет. Снова на кириллицу.
На крытой веранде отмерли, закрутили головами, растерянно забубнили вразнобой. Гулко и невнятно, как в парилке. Такое впечатление, будто доктор Безуглов нарочно их дразнил. Взял вот и лишил очередного повода к недовольству!
— Суть лечебной методы… — Недобрый вестник слегка возвысил голос, и этого оказалось довольно, чтобы перекрыть крепнущий гомон. — Суть лечебной методы — в замене краеугольного нашего глагола. Причём как в письменной речи, так и в устной… Существительные пока убереглись. Пока!
Оторопелая тишина.
— Как же его заменишь? — вырвалось у кого-то.
— А как Хемингуэй заменял, — в холодном бешенстве пояснил пришелец. — «Я любил её всю ночь. Я любил её на ковре. Я любил её в кресле. Потом я перенёс её на кровать и до утра любил её на кровати».
Плюнул от омерзения, крутнулся на каблуке и, выйдя вон, двинулся прочь через площадь, с каждым шагом становясь шире в плечах и увеличиваясь в росте.
Дальнейшее потонуло в буйной разноголосице.
— Да уж лучше латиница!..
— Это почему же лучше?..
— Позвольте-позвольте… Да плагиат же! Чистой воды плагиат! Эпштейн…
— Кто Эпштейн?! Я — Эпштейн?..
— Тихо-тихо! Ну-ка отпусти его…
— …ни в какие ворота не лезет! Исконное древнее речение…
— Так ведь… неприличное же…
— Это враги наши сделали его неприличным!
— Оглянись окрест, братка! — взахлёб втолковывал кто-то кому-то. — Всё изменилось: одежда изменилась, язык изменился. Что нам досталось неизменным от пращуров? Мат да код…
Затем посреди веранды возник готический дылда. Костлявые кулаки его были воздеты чуть ли не до забранной в железную сетку лампы, а лицо искажено так жутко, что, глядя на него, присутствующие помаленьку прижухли.
— Так это что же? — хрипло выговорил он, дождавшись относительной тишины. — Если я теперь скажу, что люблю Родину…
Все потрясённо переглянулись.
ГЛАВА 7
СОБЕСЕДНИК
Поймали, свалили, на лоб положили компресс.
На крыльце веранды, озабоченно заглядывая вовнутрь, давно уже негромко совещались четыре санитара. Наконец решили, видать, что обойдётся, и двинулись по машинам. Окоченевший в напряжённой позе официант расслабился, вынул руку из-под стойки бара. Должно быть, всё это время держал палец на кнопке вызова.
Чутьё не обмануло специалистов: вскоре общий гвалт распался на отдельные гвалтики, так сказать, разошёлся по фракциям — и стало заметно тише.
Одному лишь Артёму Стратополоху не с кем было обсудить потрясающую новость. Разве что с самим собой.
Он сидел с озадаченным видом и мысленно менял слова в известных выражениях. Получалось забавно, местами даже изящно. «Любёна мать», например. Или, скажем, «залюбись ты в доску».
Кажется, на подборку анекдотов в «Психопате» материала у него теперь наберётся с лихвой. Нет худа без добра.
Стратополох повеселел и, опрокинув последние двадцать капель, подцепил на вилку предпоследний кусок селёдки. Вилка была пластмассовая — гнучая и тупенькая. Других здесь не подавали. Айхмофобия, вспомнилось Артёму. Навязчивый страх перед острыми предметами.
Правильный страх.
— Вы разрешите к вам подсесть? — послышался несколько сдавленный мужской голос.
Пока Стратополох, силясь ответить, давился закуской, спросивший взялся за спинку свободного стула, попробовал отодвинуть. Не смог, изумился, подёргал, однако ножки были привинченны к полу надёжно. Такое поведение уже само по себе свидетельствовало о том, что в «Последнее прибежище» незнакомец забрёл впервые.
— Прям как в стационаре… — ошарашенно пробормотал он, втискиваясь между столом и стулом.
Он что, бывал в стационаре?
— Зря вы это сделали, — заметил Артём.
— Что именно?
— Сели за мой столик. Теперь с вами здесь никто разговаривать не станет. Кроме меня, конечно.
— А вы что… пария? Изгой?
— Можно сказать и так.
Незнакомец хмыкнул и огляделся, причем сделал это несколько по-шпионски, одними глазами, почти не поворачивая головы. Галдёж ещё только шёл на убыль, и явление нового посетителя особого внимания не привлекло. Разве что восседающая по соседству троица суровых дам замолчала и перевела неистовые взоры на бесстыжего пришельца.
— Да я и не собирался с ними беседовать, — успокоил тот. — Я только пересидеть, переждать… если вы, конечно, не против.