— Те… ло? — кажется, всего этого слишком много для одного дня.
Кто я? Как здесь оказалась? Что вообще происходит?
В углу красные от крови тряпки. Кровь везде. Пропитала матрас, пол, руки старухи.
Бабка вдруг нахмурилась и ткнула костлявым пальцем в малыша:
— Мой вам совет, — она наклонилась чуть ближе, — избавтесь от младенца. Отец явно был проклятым. А от таких одни беды.
Глава 2
Только что была в школе на уроке, а сейчас попала в какую-то глушь. Может быть, у меня амнезия? Может, я действительно выехала со знакомой беременной в деревню, где меня стукнули по голове, отчего последний… допустим, год у меня выпал из памяти?
Оглядела себя. Растянутая серая футболка, поверх нее вязаная безрукавка, джинсы. Кожа на руках шелушится, ногти в ужасном состоянии — судя по виду, я просто сгрызала их. Гадость какая.
Бледная и измученная роженица полусидела в углу. Как сломанная кукла. Повитуха даже не потрудилась закрыть ей глаза, и та, казалось, следит за каждым моим движением.
И почему она называла меня сестрой? У меня четыре старших брата, я пятый и последний ребенок в семье.
Подошла к покойнице и бережно опустила ей веки.
— Покойся с миром… сестра.
Кем бы ни приходилась мне эта девушка, она мне доверяла. Доверила самое ценное, что имела.
Малыш начал вертеть головой, открывать и закрывать маленький ротик, словно искал что-то.
«Он же есть хочет!» — осенило меня. И вместе с этим озарением пришло понимание, что кормить его нечем. Меня окатило волной страха. То, что я попала не пойми куда, не вызывало столько эмоций, сколько мысль о том, что нечем накормить малыша.
Зашевелившийся на руках ребенок заставил встряхнуться и взять себя в руки.
За окном что-то хрустнуло, и я подпрыгнула от неожиданности. Покойница точно не причинит мне вреда, а вот можно ли сказать то же самое о жителях деревни? Что, если и меня местные сочтут проклятой? «Придушите младенца, — вспомнились слова бабки, — а я всем скажу, что он тоже не выжил».
Надо обыскать сарай. Если найду деньги, может, удастся добраться до… как там назывался город? Старо-чего-то-там. Обращусь там в какой-нибудь благотворительный или социальный центр помощи женщинам, попавшим в трудное положение, пройду обследование в больнице. Если у меня действительно проблемы с памятью, наверное, есть какая-то травма, и она может быть опасной...
А ребенок? Малыш ведь не мой. Главное — увезти его из этой деревни, где повитуха хотела его убить.
Наметив план действий, я немного поуспокоилась и обошла по кругу помещение.
Я погорячилась, назвав его сараем. Стоявшая почти посередине печь говорила о том, что комната предназначена для жилья. Ее стены были сложены из круглых почерневших бревен, между которых торчал побелевший сухой мох, которым затыкали щели. Скрипучий пол из черновой доски. Из мебели — только заваленный всякими пакетиками стол и две криво сколоченные табуретки. Еще матрас на полу. На нем два одеяла и две подушки. Один матрас мой, второй… сестры?
От всего этого становилось жутко. Как я могла докатиться до такого? Может, я попала в какую-то секту? В них все называют друг друга братьями, сестрами… Если это так, то меня могла искать моя настоящая родня. Если удастся позвонить кому-нибудь из братьев, то меня обязательно вытащат отсюда.
Положила ребенка, соорудив ему кокон из одеял. Было очень страшно случайно что-то сделать не так, надавить чуть сильнее или повернуть слишком резко. Малыш, завернутый в одну тоненькую пеленку, казался очень хрупким. Он снова начал недовольно кукситься.
Взяла простынь, накрыла ею с головой тело «сестры». Даже дышать стало немного легче.
Затем принялась обыскивать эту развалюху. На то, что найдется банка смеси, не надеялась, но, может, хотя бы сотовый, документы, деньги… верхняя одежда?
В печке еще горел огонь, но скоро нужно будет где-то брать дрова — у растопки не лежало ни одного полена, только ножка от стула. А не мы ли с «сестрицей» пустили на дрова мебель?
Взгляд постоянно сам соскальзывал на ее тело под простыней. И смотреть страшно, и отвернуться невозможно. Жутко.
Спустя минут пятнадцать поисков я нашла смартфон, зарядку, два паспорта, пластиковую карточку незнакомого банка и пару тысячных купюр. Ещё две теплые куртки. Одна, видимо, моя, вторая – сестры.
Из съестного — маленький пакетик с какими-то леденцами, засушенный иван-чай, полбуханки уже успевшего зачерстветь хлеба, открытую пачку макарон.
Самое главное — нашлись большой кухонный нож и тяжелая кочерга.