Ночные часы, положенные для отдыха, она отводит богоугодному чтению, а полдня дрыхнет, как обкуренный таракан.
И я её понимаю. Она ищет свой Путь.
Правда, прежде сводила к знакомому доктору...
* * *
Приходится жить на работе, но это имеет и положительную сторону: увольнение продавцов увеличило продажи и сократило расходы.
Магазин спасает меня от неврозов. На «оккупированной территории» остаётся только бедный Бред.
Вечером, уставшие, мы возвращаемся в разорённое - такое уютное недавно! - гнёздышко. На правах хозяев и из родительской любви мы убираем, затем - готовим, затем - кормим, затем... Падаем в единственной оставшейся нетронутой комнате.
В результате долгих переговоров я отстояла право суверенности личного пространства. Остальная территория квартиры подвергается ежедневно Мамаеву нашествию.
Бред стал писать с завидной периодичностью. Как по расписанию. Выводи его или нет
- у него всегда в запасе есть лужица, которую он может плеснуть в ответ «оккупантам». И я его понимаю. Хотя и не разделяю подобные методы.
Потом у дочки заболел зуб. У неё всегда болят зубы, когда они у нас в гостях. Мои знакомые даже называют её «Зубная Фея», ну почему зубная - и так ясно, а почему фея? Потому что она такая тоненькая и прозрачная, какими бывают только феи. Но если сказочная фея нарожает столько детей, то у неё тоже разрушатся зубы, даже если они - волшебные. Особенно если она - фея Пистимея, которая соблюдает все посты культа.
Сначала зуб пытались бюджетно лечить по провинциальному блату в социальной поликлинике с помощью мышьяка. Мышьяк и безалаберность прикончили зуб вконец.
Скупой платит дважды, а в нашем случае - трижды. Платный доктор попробовал полечить его за деньги, но лечить было уже нечего, и зуб - и опять за деньги! - удалили. Естественно, щека распухла!
Вы представить себе не можете, как болит душа за такую тоненькую, маленькую, измученную малышами, бытовой неустроенностью, милую белокурую девочку, которая взвалила на себя тяжёлую ношу и теперь ищет спасения у Бога. Потому, что муж - «четвертый здоровенный ребёнок»; потому, что она запуталась во взрослой и такой непростой жизни; потому, что финансовый кризис ограничил мою помощь, а она не знает что делать; потому, что дети ещё очень маленькие...
Она бы с удовольствием - на правах обыкновенной женщины - рожала бы детей, которых не рожают женщины-карьеристки. Но, имея троих в двадцать восемь, она понимает, что дети - это не милые пупсики. Им нужно отдавать всю себя, всю оставшуюся жизнь. И она осознаёт: в каком опасном обществе мы живём в это тёмное время. Изо всех сил, которые доступны ей, она тянется к Свету.
Я сейчас плачу. Потому что прекрасно понимаю все обстоятельства, но не в моей власти что-либо изменить. Мы можем ссориться, мириться, тесниться, спорить, но мы - родные люди. Мы - семья. И всегда будем помогать друг другу.
Всё! Нос вытерла. Продолжаем дальше...
Я вижу её опухшую щеку.
- Девочка моя! Иди ко мне. Я тебя пожалею, - говорю я как маленькой, Алисе.
И она обнимает меня, и плачет от боли и усталости. Я целую щеку и продолжаю:
- У кошки - заболи, у собаки - заболи, у Алисы - подживи!
- Мама! Прекрати эти свои языческие ритуалы! И ко мне, и к моим детям их не применяй! - злится дочка.
Да-с...
Поскольку Алисе назначили несовместимые с кормлением грудью антибиотики, то пришлось отучать Сеньку ещё и от груди. Ночного ора добавилось. Но языческий способ - «горчица на грудь и куриные сочные котлетки» - быстро всё расставили по местам.
Я устала и больше не спорю. Зачем?
У неё - своя жизнь, у внучат тоже будут свои...
Я не могу вложить им свой ум и мудрость, не могу что-то сделать за них. Но я всегда буду внимательно следить со стороны за тем, «чем они дышат».
Работу и кредитное бремя никто не отменял. Но если я заболею - читай: выключусь, то за сезон мы ничего не заработаем, и придётся продавать квартиру. Я же - не Греция. Со мной церемониться никто не будет.
Я уже начала чувствовать первые ласточки отключения жизнеобеспечения. Чаще стали приходить бессонные ночи и нервные срывы. Но-шпу и аспирин разбавили снотворные.
И мне стало страшно...
Мне стало стыдно за то, что я - такая слабая дрянь: не могу выдержать простые человеческие нагрузки.
И тогда я стала плакать...
Да...
Я плачу от стыда перед близкими, как будто я не смогла защитить их покой.
Я умоляла мужа поехать хотя бы на неделю к морю, но он не соглашался, понимая и разделяя заботы и расходы. В один из безнадёжных вечеров Игорь сказал: «Поезжай одна! Я присмотрю за Бредом и помогу Алисе. Да и денег на поездку для двоих нет. Тебя давно зовут в гости подружки. Езжай на две недели, а то «сдуешься» к сезону...».
Я понимала, что всё это - отговорки...
Бреда Игорь хоронит уже который год и обвиняет его в поддельности. Наш английский бульдог пережил всех собак-ровесников в доме. Ему тринадцатый год. При том, что бульдоги живут всего шесть-восемь лет. Бывали и кризы, но я его всегда выхаживала. А в это время супруг - как человек-фаталист - искал лопату и мешок. Однажды зимой он так разволновался, что не сможет зарыть Бреда по-человечески, что мы даже поссорились. А на следующий день оживший Бред так качественно «располосовал» нам подушку, что пришлось её выкинуть. С тех пор я точно знаю, что про Бреда на Небе забыли. Жить он будет столько, сколько захочет сам.
И я согласилась на этот отдых на море. Впервые в жизни на какое-то время я допустила возможность самостоятельной поездки. Хочешь изменить многое - начни с малого...
На сегодня - всё. Не хочу утомлять читателя. Всё написанное - чистая правда, поэтому я включила сочинение в графу «репортаж».
Простите за грусть, но из песни слов не выкинешь.
А впереди...
Много весёлого, интересного, загадочного и даже страшного в моей обычной жизни.
Часть 3. Неизбежность
Хорошо подумав, с какого собственно момента начать повествование о путешествии, я решила не залезать глубоко в дебри, поскольку все удивительные события связаны между собой, а если провести последовательную линию, предшествующих описываемым приключениям, то так потихоньку можно добраться и до момента моего рождения. К такому масштабному писательскому труду я пока не готова.