Он оказался прав. Дождь лил не переставая, монотонно барабаня по крыше буханки. Конан кое-как разлегся на сидении водителя и пассажира, накрывшись своей курткой. Квага сидел в кузове, облокотившись на стенку, и зачарованно смотрел в окно. Там вдалеке все еще яростно мигали вспышки молний. Завораживающее зрелище, которым он любовался, загнав глубоко прочь свой страх перед силами природы. Зигзаг и Гаечка расположились в двух спальных мешках в кузове буханки. Никому, само собой, не спалось. Им повезло, эпицентр грозы был далеко от них и прошел по касательной. Машина, к удивлению, встала именно там, где лучше всего было встать.
– Знаете, чего я бы хотел? – неожиданно подал голос Зигзаг.
– Чего? – вяло поинтересовался Конан.
– Машину времени! Не такую, чтобы прямо отправиться в прошлое. Нет. Что-то вроде монитора, который покажет, как все было.
– И в чем смысл? – зевнув, спросила Юля.
– Ну как в чем? Вот настроил ты дату. Допустим, узнал, кто и, главное, как строил египетские пирамиды. Потом – хоп, переключил дату, и уже смотришь, кто такой Джек-потрошитель. Наблюдаешь за ним, ведешь его до самого дома. Потом – хоп, переключился на убийство Джона Кеннеди…
– Ну и что тебе даст знание того, кто грохнул Кеннеди? – усмехнулся Квага. – Или кто резал тех проституток? Их же все равно не спасти.
– Дело не в том, что кого-то нужно спасать в прошлом, – мечтательно продолжал Лосев. – Дело в знаниях. В истине. Я хочу знать правду. Обо всем. Какая бы правда горькой ни была…
– Тогда загадок и тайн больше не останется. Тебе не скучно будет в таком мире жить? – хмыкнул Конан.
– Не… Мир был бы только интереснее! Потому что загадок слишком много. Жизни не хватит, чтобы все узнать.
Юля перевернулась на другой бок в своем мешке и уставилась на задумчивого Зигзага. Он смотрел в потолок и не моргал.
– А ты бы не хотел посмотреть со стороны, что же было с нами в 89-м? Вновь очутиться в том парке?
– Наверное, да… – тихо протянул он и закрыл глаза. – Одна проблема только. Во снах я часто там оказываюсь без всякого на то желания. Никакие машины времени не нужны.
Никто ему не ответил. Такие сны для каждого из них были обыденностью. Обыденностью, о которой не хотелось говорить.
19.
Гроза закончилась ровно в четыре часа ночи. Выждав еще час, они вышли из машины. Никому не удалось заснуть. Воздух был пьяняще чист. Под ногами неприятно хлюпало. Озон, конечно, будоражил, а вот черное зловещее заброшенное село, освещенное светом полной луны под удивительно быстро ставшим чистым небом, вызывало почему-то только отвращение.
Они шли по главной улице и старались не смотреть на черные силуэты заброшенных домов. Визит в безлюдное село ночью оказался плохой идеей. Но Зигзага уже было не остановить. Скрепя сердце, ребята согласились. Фонарики освещали грязные, залитые водой улицы. Каждый из четверки в глубине души опасался темноты, царящей в окнах брошенных домов. Что если там находятся призраки ушедших людей? Сидят у своих резных окошек и ждут гостей. Званых и незваных. Главное, зайдите в гости. Переступите порог…
– Сколько здесь домов… – протянула Юля. – Много народу жило.
– А ты теперь представь, сколько таких мест по стране, – добавил Василий. – И все пусты. Все мертвы.
– Ну не факт, что здесь никого нет, – зловеще улыбнулся Никита. – Шучу! Шучу! Расслабьтесь!
Четверка ребят гнала дурные мысли прочь. Еще, как назло, на их пути не было ни одной двери, которая бы не скрипела. Серьезно, все двери скрипели на ветру. Абсолютно все! Да так, словно собирались дружно поднять тревогу по всей округе. Друзья идут вперед, и каждая дверь в брошенном доме, каждая калитка, каждая оконная рама издает противный скрежет им вслед. Все передают вперед своим ржавым собратьям по забвению на своем неведомом скрипучем языке новость о вторжении чужаков. Чужаков, состоящих из плоти и крови.
Поодаль виднелось и кладбище – такое же заброшенное, раскисшее. Даже больше, чем постоянно скрипящие двери, всю четверку волновал вопрос: почему русские кладбища наводят такую ужасающую тоску? Все эти покосившиеся кресты. Все эти заброшенные могилы. Гниль, разложение, ржавчина и чувство бесконечной тоски в пустоте. Вот ты идешь и видишь место, где лежит человек. Его уже нет в настоящем, нет в будущем, но нет и в прошлом. Он стерт. Он врос в землю. Он поражен коррозией и зарос сорняками. Он уже сам земля. Он исчез. Как сгнила от ржавчины его эмалевая фотография. Навсегда и безвозвратно утерян. Для сегодня, завтра и даже для вчера его не существует. И так всюду и везде. Путь к чернеющей громаде церкви проходил, как назло, как раз через кладбище этого бесконечного забвения.