В рецензии на книгу Галлахера о Хёрли Эндрю Палмер предлагает более комплексный анализ:
«Трудно положить конец спорам о политике папы Пия XII в отношении диктаторов стран “оси”. Для Хёрли все было ясно. Его удручала противоречивая позиция папы. В начале 30-х годов, работая в Государственном секретариате Ватикана, он был пламенным сторонником папы Пия XI, выступавшего против зарождавшейся фашистской угрозы. Когда в 1939 году Пий XII был избран понтификом, Ватикан стал проводить более гибкую политику, отражавшую его убежденность в том, что коммунизм представлял собой куда более серьезную угрозу.
Хёрли тоже был решительным противником коммунизма, но он по-прежнему воспринимал фашистов как более непосредственную угрозу и намеревался действовать соответствующим образом. В той относительной свободе, которой пользовался “Оссерваторе романо”, печатный орган Ватикана, он увидел возможность распространять пропагандистские сообщения. После тайной встречи в посольстве США в Италии, состоявшейся уже после завершения его миссии при Святом Престоле, Хёрли добился того, что в газете, традиционно придерживавшейся умеренной позиции, появились материалы и против фашистов, и за союзников, за что удостоился личной благодарности президента Рузвельта. Поэтому в 1940 году Пий XII отправил Хёрли на “повышение” подальше от Рима – в далекую епархию Сент-Огастин, штат Флорида»34.
Выражение «тайная встреча» несколько преувеличенно. Хёрли участвовал в дипломатических дискуссиях по решению госсекретаря кардинала Мальоне, второго человека в иерархии Ватикана. Это было бы невозможно, если бы Пий XII и кардинал Мальоне не доверяли ему.
Следует отметить, что намного позднее, уже после войны, Хёрли вернулся в Европу, став апостольским нунцием на Балканах. Коварство и двуличие политики в этом регионе его шокировали и несколько открыли ему глаза. Здесь он понял, что дипломатия не так проста, как может показаться на первый взгляд. И, возможно, он по-иному взглянул на ту тонкую грань, на которой Пий XII был вынужден балансировать в течение всей Второй мировой войны.
В 1941 году Майрон Тейлор выздоровел. В сентябре он вернулся в Рим ради частной аудиенции у папы, но написал заранее, что собирается прибыть в компании трех других представителей американского правительства. Личная аудиенция Тейлора превращалась в официальный дипломатический визит, который американские власти пытались скрыть. Разгневанный Тардини отметил по этому поводу:
«Приедет Тейлор, личный представитель президента – по крайней мере, так говорят; прибудет также г-н Уильямс, тайный посланник Рузвельта, которого будут сопровождать г-да Стаффорд и Уэст, судя по всему, желающие нанести папе частный визит. Я задаюсь вопросом: почему вдруг… тут высаживаются все эти американцы? Что скажет итальянское правительство, которое уже высказало беспокойство относительно прибытия Тейлора? Разве они не могут делать все с меньшей оглаской? Эти американцы, которые на самом деле уже воюют со странами “оси” (Рузвельт публично говорит о том, что хочет покончить с тоталитаризмом), должны понимать, что Ватикан находится в непростом положении – он стоит над политическим и военным конфликтом, но при этом не может быть равнодушным к ошибкам учения и к практическим последствиям для Церкви»35.
В результате Тейлор приехал один. Тардини не без удовлетворения отметил внизу того же документа: «В итоге эти господа так и не приехали».
И ответ на вопрос о том, что скажет итальянское правительство, Тардини тоже получил. В 11 часов утра того же дня итальянский посол, г-н Аттолико, который узнал из газет о возвращении Тейлора, немедленно обратился к Тардини, чтобы «выразить свое беспокойство относительно возвращения г-на Тейлора, о котором было заявлено в прессе». Итальянское правительство опасалось, что Рузвельт использует Тейлора для того, чтобы склонить Ватикан к союзу с Великобританией, США и Советским Союзом.
Заметки, сделанные Тардини в ходе беседы с послом Италии, показывают, как трудно было Святому Престолу придерживаться официальной политики беспристрастности в то время, как разные стороны пытались использовать его, чтобы заработать себе очки в противоборстве с врагами. Тардини записал то, что пришло ему в голову: «Как заявил мне… посол… не лучше было бы, если бы [Святой Престол] выступил против большевизма? Тем более что война против России обещает быть долгой и трудной. Гитлер сообщил Муссолини, что надеется взять Ленинград до начала зимы… Не было бы правильнее, чтобы итальянский народ, борющийся с большевизмом, услышал слово Святого Престола по этому поводу?»36