Странная деталь: с конца шестидесятых он подписывается другим именем. Я не знаю почему. Может быть, это военный псевдоним?
После открытки за май 1975-го отец больше ничего не получал. Иногда он заговаривал о своем друге, всегда в прошедшем времени, как будто тот уже умер.
Дорогая мадам, надеюсь, Вам принесут пользу эти сведения. Если Вы когда-нибудь окажетесь в Израиле, я буду счастлива, если Вы пожелаете посетить наш Дом повстанцев гетто, и расскажу Вам его историю.
Всего доброго,
Ирен снова представляет себе лицо Руфи Гринберг – взбитый шиньон, элегантный взмах рукой, которым она поднимала воротник пальто. Она сдержала обещание.
Рассмотрев почтовые штемпели, она находит первую открытку. Фессалоники, 17 июня 1958. На фотографии – корабль под парусами, весь первый план занимает гик. За ним, до самого горизонта, – открытое море, в воде отражение высотных домов, балконы с зелеными козырьками. Край залитой солнцем набережной, можно различить Белую башню. Она воображает, как с наступлением вечера здесь прохаживаются Аллегра с Лазарем. Ирен ищет перевод нескольких строчек на идиш: «Брат мой, солнце здесь такое же жгучее, как и ветер. Темноволосая девушка говорит со мной на забытом языке. По ночам ее волосы баюкают меня, накатывая, как волны. Ее сердце исполнено слез и тайн. Если б только я мог чинить людей так же, как корабли».
Следующее отправлено из Флориды зимой 1959-го. Деревянные парусники, пришвартованные к понтону тихой пристани. «Твой старый друг Густав передает тебе привет, Герцль. Пьем бурбон за твое здоровье. Днем Густав водит сюда туристов, а ночью осыпает немецкой бранью аллигаторов. Земля вертится быстро, брат мой, но не факт, что круги она нарезает ровные. Для нас стрелки давно уж остановились».
И снова она думает о лжевокзале в Треблинке, о тех мнимых часах.
В апреле 1960-го Лазарь посылает Герцлю вид Бруклинского моста с таким посланием: «Самуэль не забыл о нас, брат мой. Однако с этой надеждой он много пьет. Эсфирь следит, чтобы он возвращался каждую ночь. Я вижу из окна звезды над Ист-Ривер. Когда они так блестят – кто мог бы догадаться, что они мертвы?»
Эти несколько слов под райскими видами отточены, как мрачная поэзия. В переездах Лазаря начинает вырисовываться архипелаг выживших, лишенных сна, связанных черной дырой Треблинки.
Он пишет из Сан-Франциско: «Одна нищенка спрашивает, откуда я. “Того места больше нет“. Она хохочет и говорит, что и у нее тоже так. Я веду ее в порт поесть омара. Иногда, брат мой, жизнь хлопает меня по плечу, и я не могу ей ни в чем отказать».
От этой открытки до следующей – разрыв в несколько лет, океан, процесс. Путешествие продолжается в Европе, от Гамбурга до Вены и Триеста. Есть ли у него цель, главный маршрут? На обороте открытки с видом заката в генуэзском порту от 7 апреля 1967 года он признается: «Просыпаясь, я думаю о той смуглянке с темными длинными косами. О ее нежной и загорелой коже юной гречанки, юной еврейки. В утреннем свете поневоле верится в несбыточное. На восходе солнца люди выдумывают себе богов. И объявляют войну. Шалом, Герцль. Меня ждет корабль».
Аллегра. Он ее не забыл.
Начиная с этой генуэзской открытки Лазарь подписывается как Матиас Барта. Имя его подложных документов. Оно же – имя беглеца. Он хочет спрятаться, исчезнуть?
Теперь открытки приходят реже. В 1970-м он присылает вид освещенного залива в Вальпараисо с таким текстом: «Брат мой, за каждым проблеском живет неубиваемый луч надежды. По ночам я считаю их, чтобы наконец заснуть. Под моим окном вечно горланит какой-то пьянчуга. Я знаю его песню наизусть: “Тебя уж нет среди живых, и умереть не можешь ты”».
В 1975 году он отправляет из Мар-дель-Плата последнее послание: «Заходящее солнце здесь отливает кровавым цветом. Я нашел Келева. Подними стаканчик за мое здоровье. Лехаим, брат мой. Веришь ли ты, что мы наконец обретем покой?»
Келев.
Она лихорадочно перечитывает справки из Людвигсбурга:
Прибытие эшелона на перрон. Тощий и мускулистый эсэсовец. Розовенькие щечки, выцветшие на солнце брови. Келев. Похотливый пес. На перроне он хочет забрать у малышки Пьеро. Всаживает пулю в голову ее матери и приказывает Лазарю отвести девочку в лазарет.
Его не было на скамье подсудимых на процессе в Дюссельдорфе. Он не знал его настоящего имени, но никогда не забывал его лица, подчеркнула она.
После войны тысячи нацистских преступников нашли убежище в Северной и Южной Америке и на Ближнем Востоке, воспользовавшись «крысиными тропами» – эти тайные каналы для бегства, проходившие через Южный Тироль и Италию, стали возможны благодаря содействию некоторых представителей Ватикана и невнимательности международного Красного Креста. Холодная война преобразила мировую политическую арену. Многие были готовы протянуть вчерашним врагам милостивую руку помощи. Разве Германия не была форпостом в борьбе с коммунизмом? Такое суждение предрасположило швейцарских представителей проявить либерализм при согласовании документов на выезд, а некоторых прелатов – закрыть глаза на известные инциденты с приближенными Гитлера, особенно если те возвращались в лоно Церкви. Для секретных американских служб их восточный опыт оказался бесценным. И нашлось предостаточно диктаторов в Ливии, Парагвае, Бразилии или Аргентине, чтобы принять их с распростертыми объятиями.