Руди сосредоточенно рассматривает заключенную, которая несет на руках потерявшего сознание товарища. Ее печальный взор обращен к городу, приютившемуся на том берегу, острию колокольни, словно пронзающему лазурные небеса. Левая нога приподнята – она будто готовится перешагнуть через озеро, чтобы войти в городок. Она поднимает на руках изможденного человека, показывая его Фюрстенбергу, протестуя против равнодушия его обитателей: «Смотрите же, смотрите, что здесь с нами делают».
Говорят, что моделью для «Несущей» послужила Ольга Бенарио – пламенная немецкая коммунистка. В застенке гестапо она родила маленькую дочурку, перед тем как ее отправили в Равенсбрюк. В тридцать четыре года она погибла в газовой камере центра умерщвления. Ее убили за то, что она была еврейкой. А вот советские власти это ничуть не волновало – они именно ее выбрали символом антифашистского сопротивления. Настоящими жертвами борьбы считались только отчаянно храбрые товарищи.
Пришлось дожидаться нового объединения Германии, чтобы отношение обновилось, обелив и других жертв: проституток, которых хватали прямо на улицах, свидетелей Иеговы, отказывавшихся принимать участие в военных действиях, цыганских девочек, подвергавшихся насильственной стерилизации, магазинных воровоки английских шпионок, тех, кто больше не верил в победу рейха, женщин, любивших женщин, и тех, кто прятал изгнанниц, несогласных и не желавших подчиняться приказам. Всех загоняли сюда, чтобы заставить пережить все страдания, на какие только способно тело женщины, сердце матери.
– А теперь вывинчивают таблички с именами настоящих борцов немецкого сопротивления под тем предлогом, что они были коммунистами, – разочарованно замечает Руди. – Это все равно что свести всю историю к манихейскому катехизису.
Отсюда озеро выглядит более мутным и тревожащим, с его сине-зелеными бликами и темными водами. Зыбкие глубины сплошь покрыты прахом. Кажется, что все светлое сосредоточено на том берегу, отделяя безмятежный мирок прогулочных яхт от вселенной концлагеря. Красота пейзажа дальнего берега совершенно невыносима. Она не дает дышать, обрывает надежду. Она шепчет, что никто уже не придет вам на помощь.
Повернувшись к статуе спиной, они проходят в огороженное пространство, в котором переплелись судьбы Ильзе, Виты и маленького Леона. До самого горизонта – сплошная пустошь, посыпанная черным гравием, он липнет к подошвам, как застывшая вулканическая лава. Тот, кому пришла в голову такая мысль, не подумал о стариках – выживших, приезжающих сюда медитировать. На осыпающемся камне – металлические таблички-вехи: они указывают расположение бывших бараков. Ирен находит табличку с указателем «блок номер 32», где Вита ухаживала за бредившей в лихорадке Сабиной. Два параллельных ряда тополей – центральная аллея лагеря, по ней подымались на костылях «крольчатки», чтобы выразить протест против операций, сделавших их калеками. На горизонте можно различить остовы строений: это пошивочные мастерские, оттуда женщины воровали кусочки тканей, чтобы сделать платок для Виты.
Ирен снова описывает для Руди изнурительные переклички, стратегии по выживанию, солидарность и сопротивляемость. Иногда она догадывается, что ему не хватает камеры, он хотел бы снять все, что видит, дать слово этим местам – пусть выскажутся сами. Он хочет знать, где был тент, у которого Ильзе в первый раз встретилась с Витой. Она ведет его подальше, чуть в сторону. Вот и панно, на нем рассказана судьба этих тысяч женщин и детей, у которых больше нет ни имен, ни лиц, и никто даже не знает – погибли они здесь или где-нибудь еще: на обочине дороги, во время перевозки в другой лагерь или в газовой камере Равенсбрюка. Столько всего неизвестно до сих пор, столько следов уничтожено или утрачено.
На месте, где была комендатура, они обнаруживают зал, посвященный больным из медсанчасти. Вот на фотографии одна из «крольчаток» показывает свою истерзанную ногу. Снимок сделан подпольно. Доказательство преступления – на случай, если им предстояло вот-вот погибнуть. В витрине даже выставлено удостоверение только что прооперированной. На бумаге нарисован кролик с забинтованной лапкой. Он в венке из цветов, лакает из миски на фоне колючей проволоки. На обороте расписались ее подруги. Ирен с волнением замечает подпись Виты рядом с подписью Сабины. По возбуждению Руди она понимает: он вдруг действительно видит эту женщину из плоти и крови. Та, что могла быть его бабушкой, бесстрашно поставила свое имя.