– Так это здесь она погибла? – спрашивает он, выходя из крематория.
Их удивляет мягкость воздуха. Кажется, с озера долетел порыв теплого ветерка.
Ирен кивает; газовая камера находится недалеко от крематория.
– А тот жестокий лагерь, где их заставляли голыми ждать на снегу, – он где?
– Его посещение не включено в программу визита. До него еще километра два.
Она машет в сторону рощ, уходящих к югу.
– Что ж, пошли туда, – говорит он ей.
Они перелезают через запертые на замок решетчатые ворота, преграждающие путь, весь заросший кустарником. Дальше тропинка поуже и змеится между деревьями. Теперь, уже никому не заметные, они идут до бывших строений фирмы «Сименс», устроившей рядом с лагерем пошивочные мастерские и общежития для узниц – их СС поставляли по смехотворной цене. Те надрывались по двенадцать часов в сутки, и, если недовыполняли заданных им нормативов, мастер-надсмотрщик прикладывал их лицом о швейные машинки. А не могли больше работать – их просто пускали в расход и заказывали следующих.
– Подневольный труд – мечта капиталиста, – говорит Руди, рассматривая сросшиеся ветки, высовывающиеся из-за поваленных стен. – Полагаю, все эти люди после войны дешево отделались?
– Без ущерба для себя и своей совести.
Она вздрагивает, заметив, как во тьме что-то дергается в сломанной клетке. Наверное, какое-то животное. Ей становится легче оттого, что она не одна в этом мрачном месте.
Меж рельсов бывшей железной дороги пробиваются кустики ежевики. Они углубляются в сказочный лес, сумрачный и дремучий. От солнца вершины дубов и буков сливаются в яркие пятна, в листве и на ветвях щебечут птицы. Дороги почти не видно – все заросло густой зеленью, трава здесь по колено. Есть заросли, через которые можно продраться, лишь согнувшись под торчащими сучьями. Они уже долго идут так, и ей тревожно – не заблудились ли? – но Руди выглядит так, будто знает дорогу. Словно прочитав ее мысли, он оборачивается и улыбается:
– Думаю, осталось совсем немного. Хотите попить?
И протягивает ей флягу; она выпивает, кажется, целый стакан воды с металлическим послевкусием.
Такое ощущение, что до лагеря – несколько световых лет. Ее даже удивляет, что доставленные сюда женщины еще надеялись сбежать. Цеплялись за мечты о Миттверде. О тихой гавани, где они смогут отдохнуть, избавленные от перекличек и принудительного труда. Но иллюзии очень быстро рассеивались, а за ними ждал смертоносный фарс. Ребенок на снегу. Голые тела, терзаемые ледяным ветром. Куда бежать, где укрыться? И морозный лес – тоже не пристанище.
И вот наконец – дорога с растрескавшимся покрытием, а вокруг – пятнистые болотные кочки и пихтовые рощи. У входа в лагерь – бесхитростная табличка, выкрашенная в ярко-синий цвет. Вот они внутри. Над полосой песка едва заметны фундаменты лагерных бараков.
Красный плакат среди высоких трав и маков указывает на бывшую центральную аллею лагеря. Под каменным мемориалом увядает охапка цветов. На флаге из белой ткани, привязанном к сосновым веткам, какая-то немецкая мать написала: «Природа уничтожает то, что остается от этих женщин. Я нашла только понтонный мост, с которого “Сименс” грузил корабли на Хафеле, и несколько камней от того барака, в котором убили мою дочь».
«Быть может, природа скрывает следы, чтобы сохранить их», – думается Ирен. Самые крепкие деревья сгибаются, чтобы поддержать другие – с кривыми и согбенными стволами. Память въелась в кору, кровоточит до самых корней.
Кто-то поставил здесь эти указатели и обработал пейзаж с щепетильной разборчивостью археолога. Кто ухаживает за этим святилищем под открытым небом, оставляя свои неброские отпечатки?
Они с Руди долго стоят среди продуваемой ветром пустыни, и им не обязательно произносить слова – хотя она ощущает и его присутствие рядом, и одинаковость их мыслей.
Игра световых бликов обрисовывает чьи-то силуэты на опушке. Она вздрагивает, различая подобия женских фигур, сделанные из металлической арматуры. Они сливаются с листвой, горестные и бессильные грации. Тени узниц концлагеря.
Рука Руди крепко сжимает ее плечо. Он указывает на предупреждение, приколоченное к стволу: «Пойдете дальше – пеняйте на себя».
– Что бы это значило? – громко спрашивает Ирен.
– Что это место небезопасно, – отвечает из-за их спин женский голос.
Вздрогнув, они замечают девушку – короткие волосы, выкрашенные в синий цвет, джинсовые шорты и широкая майка. Ее велосипед прислонен к стволу сосны. Держа в руке молоток, она внимательно разглядывает их зелеными глазами, наскоро подкрашенными черным карандашом.