Ирен идет на ее голос, и вместе с нежностью внутри расползается страх – она как будто шагает по тонкому канату, протянутому над бездной. Понемногу мир прокладывает себе путь сквозь ужас и одиночество. Она пропускает через себя боль, которую не высказать словами, будто передает эстафету. Она знает, что нельзя забывать. Слова медленно осыпаются, а она подбирает их, все до единого, радуясь тому, что еще не слишком поздно. Время расширяется и сжимается. Никогда еще они не были так близки. Вот наконец фигура Эвы рассеивается в тумане, и Ирен теперь видит силуэт голой девушки-подростка, дрожащей от холода. И протягивает руку, чтобы согреть ее. Но стоит только прикоснуться к ней, как она просыпается в знакомой обстановке своей спальни.
Еще несколько секунд душа блуждает в поисках ускользнувшего сна. Она силится вспомнить, что ей доверила Эва, но все рассеялось; не осталось ничего, ни словечка. Сердце сжимается от печали, когда она осознает: этот миг с его еще живыми переживаниями – всего лишь мираж.
– Скрытница, – Антуан даже присвистнул. – И давно у вас?
По дороге в Берлин она звонит ему из машины.
– Два месяца. Я не говорила тебе, потому что все сложно. Понимаешь, он из потомков. Связан с одним моим расследованием…
– Боишься, что тебя выгонят из архивисток?
Она невольно улыбается.
– Нет, но…
– И часто у тебя появляется желание спать с потомками? Если это хроническое, тебе стоит обратиться к доктору.
– Такого раньше не бывало, – парирует она со смехом.
Она сама еще ничего не понимает – а может быть, не замеченные ею сигналы поступали с самого начала, до того естественной оказалась их интимная близость. Словно потянулись друг к другу их фанатично целеустремленные натуры, слились воедино два душевных смятения. До этого ее любовники сперва радовались тому, что она такая свободная, а потом изо всех сил пытались подчинить ее себе. Впервые она не чувствует себя осажденной. Оба умеют сохранять самодостаточность в паре, связываясь через многокилометровые расстояния. Они плохо спят и радуются наступлению ночи, занимаются любовью и спорят до четырех утра на террасе Руди. Это тайное сокровище его пыльной старой квартирки. Она повисла над крышами Кройцберга, тенистыми бульварами и садами. Уютно укрывшись пледом, они предаются созерцанию неба, поджидают падающие звезды, мерцание спутников. Слушают трели и ночные зовы, шорохи своих крылатых и лапчатых соседей.
– Он и резким бывает, и бестактным, – это она признает. – Смутьян, питающийся общественными скандалами и не умеющий от них оторваться. Чтобы хоть дыхание перевести.
– А у вас больше общего, чем ожидалось, – усмехается Антуан. – Ты говоришь исключительно про его мозги. Вы что, только болтаете?
Ирен умолкает. Она и забыла, какая чувственная девушка в ней скрывается. Забыла свою жажду естественных отношений, обманчивость своей сдержанности. В объятиях этого славного молодца с душой бегуна-марафонца ее тело снова заявляет о своих правах, оно раскрывается и становится округлым, требует, чтобы его растормошили, согнули пополам, повалили навзничь. Ее мозг капитулирует, пресыщенный эндорфинами. Призраки исчезают.
– А чего ж, поживи малость поспокойней, – говорит Антуан. – Когда ты мне его представишь?
– Не все сразу. Сперва пусть встретится со своей польской семьей.
– Ожидается великий день?
– Они все прибудут в Берлин на семейный обед. Неизвестно еще, как отнесется к встрече его отец. С этим немного напряженка.
– А Ханно-то как все это воспринимает?
– Он рад, что я кого-то встретила. Да ведь ты его знаешь. Он просит хоть глазком взглянуть! Представь себе, они с Герминой тоже в Берлине. Приезжают заговаривать дурные воспоминания. В любом случае еще слишком рано знакомить их с Руди.
– Тебе виднее… Иногда кажется, что в тебе сидит этакая дуэнья девятнадцатого века. Малейший шажок в сторону – и она уже по своему обыкновению бьет тебя по рукам, – подтрунивает он перед тем как проститься.
В холле аэропорта она первой замечает Агату – из-за ее высокого роста и ежика седых волос. На выход та оделась в прелестную цветастую блузку и кремовые брючки, а на ее ногах красуются сандалии с серебряными ремешками. От такой кокетливости Ирен просто млеет. Пожимая руку Руди, она чувствует его нервозность и стискивает его пальцы изо всех сил.
Роман, заметив ее еще раньше своей матери, приветливо машет рукой из-за таможенной оградки. Юлька о чем-то переговаривается с бабушкой. Обе ищут взглядами эту француженку, перевернувшую их жизни вверх дном. Как, и они тоже чего-то боятся? У них трясутся и подкашиваются ноги? Все идут навстречу друг другу, и эти несколько шагов полны церемонной торжественности, хотя всем хотелось бы легкости в ногах. Среди общего смущения первых минут Руди с Романом обмениваются рукопожатиями, Ирен обнимает Агату и Юльку. Потом старая дама подходит к Руди, гладит его лицо.