Юлька с волосами, собранными в пучок, как у балерины, и в платье на тонких бретельках летает от одного к другому, вкрадчивая и грациозная. Ханно с Герминой, обрадованные этойимпровизированной вечеринкой, наполняют бокалы и исподтишка изучающе поглядывают на этого документалиста, нежданно ворвавшегося в их жизнь. Он же сперва тепло обнял их обоих, а потом познакомил с Никласом, старшим сыном с лохматой головой викинга, – и Лилли, хрупкой и очень близорукой брюнеточкой, – у нее всегда наготове безапелляционные и желчные замечания о том, куда катится мир. Все примерно одногодки, за исключением Юльки – ее статус преподавателя их немножко смущает.
Ирен слушает их болтовню на globbish[66], где английский смешивается с польским и немецким. Ей хотелось бы запечатлеть этот миг. Маленькой девочкой она воображала, будто в ее зрачок встроен фотоаппарат. Достаточно моргнуть – и снимок готов.
Руди звякает чайной ложечкой о край стакана.
– Когда Ирен со мной связалась, я сразу почувствовал: она пришла разрушить мою спокойную жизнь. И зарычал в ответ как медведь – что частенько со мной бывает. При этом я все свое время ухлопываю на то, чтобы показать – истории, которые нас успокаивают, слишком просты, чтобы быть правдивыми. Но если речь обо мне самом, тут дело иное… К счастью, Ирен настаивала, а то я никогда не узнал бы, что мой отец, оказывается, умел петь по-польски. И вы не сидели бы сейчас здесь. Вот я смотрю на вас – и вижу тут француженку, поляков, немцев, несколько поколений вместе, кусочек Европы. Война разрушила жизни Виты, моего отца и Агаты, но сегодня вечером нас объединяет мир. И поэтому мне очень приятно чокнуться с вами за Европу, которую Вацлав Гавел называл родиной наших родин. Забыть, что она часто нас огорчает. Напомнить себе, что она была рождена хранить мир. Итак – за Европу и за мир!
Дети поднимают бокалы.
– За Европу солидарную, – провозглашает Ханно.
– Феминистскую, – добавляет Юлька.
– Инклюзивную, – поддает пару Лилли.
– Попробуйте втолковать это Качиньскому и Орбану, – со смехом замечает Роман.
Ночь накрыла город тихим и светлым нимбом, как будто вдруг зажглись мириады светлячков. Руди по-братски беседует на немецком со своим кузеном – Романом. Молодежь на террасе за болтовней любуется крышами Кройцберга.
Ирен присаживается к Агате и Юльке, стараясь разгадать секрет мечтательного выражения – оно до сих пор стоит в светлых глазах у старой дамы.
– Вы сделали прекрасный подарок моей babcia, – шепотом признается ей Юлька. – И нам всем тоже.
Это подарок и для самой Ирен. Соединить детей Виты. Вовремя успеть все предпринять для такой вот встречи.
Она интересуется названием колыбельной песенки.
– «В пепельнице Войтуса», – отвечает Юлька. – Babcia пела мне ее в детстве.
– О чем там поется?
– Одна искорка, выскочившая из пепельницы, обещает маленькому мальчику – вот она расскажет ему сказку, и он вырастет высоким и красивым. Но каждый раз, стоит ей только начать рассказывать, как сказка угасает вместе с ней. В конце концов, Войтус уже не верит ей, он знает, что сказка живет так же мало, как искорка.
– Не веселее «Девочки со спичками», – вздыхает Ирен.
– Правда, – девушка улыбается. – Но мне почему-то она никогда не казалась грустной.
– Так мы идем танцевать? – у всех разом спрашивает Лилли.
Ханно, Гермина, Никлас и Юлька вскакивают за ней и, запечатлев беглые поцелуи на родительских щеках, убегают, чтобы растаять в берлинской ночи.
Агате очень хочется отдохнуть, вернувшись в отель. Завтра утром она снова собирается приехать в клинику.
– Во мне столько любви к нему, – украдкой признается она Ирен по-английски, а у самой глаза блестят.
Прежде чем отпустить, Ирен наконец показывает ей медальон. Агата потрясена скрытым внутри портретом брата.
– Вот столько ему и было, когда я его оставила… Кто это нарисовал?
– Я думала, это ваша мать.
– Не помню, чтобы когда-нибудь видела ее за рисованием.
Вот и новая загадка, думает Ирен.
– А ведь мне тоже есть что вам показать. Сокровище.
Агата вытаскивает из сумки старый обрывок картона с карандашной надписью – всего пара строк. Она слишком устала, чтобы перевести их, и эту задачку решает Роман:
«Дорогая сестра моя, пишу тебе из поезда-скотовоза. Они говорят, что везут нас в лагерь для работ. Оставляю на тебя Адзю. Не беспокойся, вернусь скоро. Нежно целую».
66