Он влетел в туманные границы зала одним из первых – белые крылья стремительно резали воздух, Васе даже почудился тонкий свист. Грациозно опустился в кресло и закинул ногу на ногу. На бледном лице играла довольная улыбка. Белоснежная чёлка завешивала хитрющие глаза.
– Начнём? – деловито осведомился, словно Василий нисколько не переживал тут, дожидаясь.
– Погоди, что было-то? Как там, – Вася закатил глаза под мохнатые брови, – сильно ругались?
– А, – небрежно отмахнулся ангел-вершитель, – малость потрепали перышки, да и утихли. Дело-то мы закрыли...
Насколько Васька мог судить по оживленному гулу вокруг – Манаж лукавил.
– Не мы закрыли, – пробормотал маленький ангел, – а наш подопечный. Разница есть.
– Есть, – согласился Манаж, кивнув. – Но нам зачли исполнение. А вот учетчикам и ангелам Судьбы досталось по-крупному. Троих сняли...
– О! – Васькины глазки округлились в ужасе, и он торопливо нашарил рукой нужную пластинку, не отрывая взгляда от скульптурно-прекрасного лица своего напарника. – А у нас – вот, – он протянул напарнику пластину с таким виноватым видом, словно от него зависело её появление на столе.
– Посмотрим, – охотно принял задание Манаж, и натолкнулся взглядом на огненную надпись. Белые брови сошлись над переносицей. Рука дрогнула.
– Опять?! – взвыл молодой вершитель, и с отчаяньем уставился на Ваську.
А что Васька мог сделать? Только руками развести...
Удерживаясь при помощи крыльев над левым плечом вершителя, Василий мог видеть то, что его напарник желал ему показать: глухую таежную заимку, и хлипкого мужичонку, чье лицо скрывали покрытые инеем усы и борода. Мужичонка – их новый подопечный – оказался в зимней тайге не случайно. Страстный фотограф, он лелеял в душе мечту – получить первую премию на престижном конкурсе. Вдали от цивилизации он надеялся найти натуру для того самого, заветного снимка, который принесёт ему победу и признание.
Васька обогнул стол, и завершил неловкий пируэт, мягко шлепнувшись на него толстенькой попой.
– И что за срочность? – удивлённо спросил он.
Манаж ответил не сразу. Какое-то время он оставался погружённым в себя, а вернее в мир, недоступный глазу Василия. Туда, где сплетались и обрывались нити причин и следствий, где увядали, словно сорванные цветы, несовершённые поступки и незаконченные дела.
– Ага! Нашёл! – радостно воскликнул высокий ангел-вершитель, и глаза его снова ожили, засияв льдистой голубизной. – Торопись, Васька! Тут просто всё, но срочно надо!
Дважды Василию не повторяли – он вдохнул, взмахнул крыльями – и вот уже пикирует на крышу смешной избёнки на высоких ногах-брёвнах. Пока летел, увидел картинку, которую передал Манаж: молодой медведь – и чего не спит, бедолага? – по грудь в снегу, пробирается между толстых кедровых стволов. А далеко, пока – далеко, под сугробом, ржавеет-ждёт браконьерский капкан. С лета остался, браконьер ногу сломал. Дома, с лестницы свалился. Некому было добро прибрать... Вершитель ясно показал, как пересекаются пути медведя и фотографа в той самой точке, где ждёт свою жертву распахнутая железная пасть.
Самойлов поёжился и зябко предёрнул плечами. Стоял ясный полдень. Невысокое солнце роняло глубокие синие тени на сверкающие самоцветы нетронутых снегов.. Тут любой кадр мог стать шедевром, но это было не то. Вторую неделю он столовался у лесника и охотника Михалыча, наделал сотни две приличных снимков, но и только. Для журнала «Юный натуралист» они годились, а вот с тем, ради чего Самойлов забрался на край света – и близко не стояли. Михалыч обещал сводить завтра к обрыву какому-то, может там...
Грустные мысли фотографа прервал далёкий хлопок – Михалыч за куропатками пошёл. «Значит удачно», – решил Самойлов. Потоптался немного на широких, по-старинке подбитых войлоком охотничьих лыжах, и заскользил-затопал особым, «снежным» шагом в противопложную выстрелу сторону. Далеко уходить от заимки он не собирался. Побаивался, да и тайга выглядела до тоски одинаковой в любом направлении.
Васька прищурился, засопел и уронил на незадачливого путшественника целую груду снега с ближайшей мохнатой кедровой лапы, заставив сонную белку прыгнуть по самому краю. Фотограф вскрикнул, застыл на секунду и принялся отряхиваться, ругаясь совсем не интеллигентно, с особой тщательностью стряхивая снег с толстого чехла, в котором лежала его аппаратура. Натоптав звёздочку следов, он наконец снова двинулся вперёд. Только лыжня теперь забирала значительно правее от первоначального маршрута. Маленький ангел довольно усмехнулся, и полетел вперёд.