Мишку Ваське было жаль. Но помочь ему он не мог. Не имел права. Не в его это было ком-пе-тен-ции. Васька фыркнул над мудрёным словечком, и приземлился прямо над капканом. Снег даже не примялся. Материальных следов ангелы не оставляют.
Самойлов все ёще упрямо шёл, когда за сугробами, за верхушками молодой поросли, торчащей из них, и полутораобхватными стволами высоченного кедрача, раздался душераздирающий крик. Мужчина застыл на месте, подняв ногу на полушаге. По телу промчался мурашечный озноб. Крик сменился громким скулежом и ворчанием. Таким жалобным и, одновременно, страшным, что у Самойлова зашевелились волосы под ушанкой. Убедившись, что источник звука не приближается, но и не отдаляется, фотограф осторожно двинулся к нему. Радостно-радостно забилась в душе тонкая жилочка азарта. «Вот! Вот – оно!» Что за «оно» издавало подобные звуки, и почему, мозг Самойлова обдумать не мог – адреналин предвкушения остановил все мысли, кроме одной – кадр!
Васька не смотрел, как бьётся внизу под деревом медведь, пытаясь выдрать из капкана переднюю лапу, или сорвать капкан со ржавой цепи, или выдернуть из земли намертво вмороженный в неё костыль, который держал цепь... Он увидел приблизившегося Самойлова. Глаза фотографа горели, словно угольки в костре. Словно он сам был не человеком, а зверем.
Самойлов почти не дышал от восторга и страха. Крупный медведь, попавший в капкан, ревел и плакал, крутился со страшной железкой на лапе вокруг короткой, уходящей в снег цепи, роняя алые капли крови на сияющий белизной снег. Фотограф достал камеру, страстно молясь, чтобы мороз позволил сделать снимки, и навел объектив на морду зверя...
Васька спикировал вниз, прямо на вздыбленную бурую холку.
Медведь прекратил метаться, и повернулся туда, откуда через видоискатель камеры на него смотрел потрясённый Самойлов.
Фотограф выронил камеру, и она повисла на ремне, едва не касаясь снежного холмика, взрытого ногами Самойлова, когда он устраивался на коленях, чтобы удобнее было снимать. Полный муки и упрёка взгляд плачущих глаз живого, страдающего существа внезапно вывернул душу Самойлова наизнанку.
– Ах ты, чёрт! – воскликнул фотограф, и полез через сугробы прямо к медведю.
Васька свесил голову с кедра, на который успел вернуться – что он творит?
Медведь заревел, увидев человека, крутанулся на цепи и рухнул, уже не скуля, а воя от боли.
Самойлов остановился и похолодел в ужасе – сострадание смыло волной животного страха. Он судорожно огляделся, странно, рывками, поворачивая голову на непослушной, окаменевшей шее. «Бежать». Холодно и трезво требовал рассудок. «Чем... разжать... капкан?» – пробивались сквозь холод обрывки нелепых мыслей.
Маленький ангел с растущим недоумением смотрел вниз, на разворачивающуюся перед ним драму.
Самойлов огляделся, вытянул из ближайшего к дереву сугроба обломок кривой ветви, и опасливо приблизился к раненому зверю. Васька прекрасно понимал, что именно пытается сделать фотограф, но не понимал, почему. Человек отбросил прочь то, о чём мечтал и подвергал серьёзному риску свою жизнь. Бездумно, отчаянно. Ангел крепко зажмурился, не желая видеть то, что должно было произойти, ведь он никак не мог снова вмешаться в ход событий. Но не удержался. Открыл глаза, обреченно махнул рукой, и расправил крылья, чтобы спикировать вниз, к зверю. Чтобы хоть как-то его успокоить, пока фотограф будет совершать свою благородную глупость. Но не успел...
Медведь замер, будто понял, что ему хотят помочь. Он лежал на боку не шевелясь, шумно и вонюче дыша, когда Самойлов, под грохот собственного сердца, не с первой попытки, трясущимися руками вцепившись в корявый сук, немного раздвинул стальные челюсти изуверского приспособления.
Отбросив в сторону железной твёрдости промороженную корягу, фотограф медленно попятился от встающего зверя. Руки сами выдернули из-за пазухи камеру, и Самойлов смотрел, как медведь на трёх лапах упрыгивает прочь, уже через видоискатель. Камера щёлкала и щёлкала серией снимков. Метрах в пяти зверь остановился и оглянулся через плечо. А потом исчез в тайге...
Ангел Васька качал босой ногой, торчащей из коротковатой штанины, и перебирал пластинки на столе.