– Жека? – в радостной растерянности негромко удивился Игорь. – Ты же в Питере?
– Эка, вспомнил! – хохотнул Женька. – Я давно уже обратно...
Ангел Васька качал ногой, невнимательно слушая бессвязные «а помнишь?» старых друзей. Он дал им несколько минут, чтобы выговориться, и только потом позволил тяжёлой кожаной папке сползти с пустого стула и шлёпнуться на пол, веером рассыпая бумаги под ноги собеседников.
Чертыхнувшись, Балагуров втиснул под овальную столешницу широкие плечи, зазвенели чашки с недопитым кофе. Стебловский, сгибаясь в три погибели, сунулся туда же, помогать. Васька услужливо подпихнул ему нужный листок чуть ли не под самый нос. И вернулся на свой наблюдательный пост, уверенный в дальнейшем.
Игорь прищурился, выхватив глазами знакомую фразу.
– Что это? – с холодеющим сердцем спросил он у Женьки.
– А, та самая безнадега, с которой меня распнёт министр через полчасика, – пыхтя, отозвался покрасневший от ползания под столом Балагуров и убрал последний листок в папку.
– Да нет же, ты не понимаешь! – голосом, выдавшим неожиданного петуха на последнем слове, воскликнул Игорь, следом за другом возникая над столом. – Это как раз то, над чем я сейчас работаю...
Для нас, ангелов, течение времени не заметно. На Земле может месяц пройти, а я только нос почесать успею. Хотя бывает и наоборот – сидишь и ждёшь, а время там, внизу, ползёт медленнее самой медленной улитки. И в то же время тут я его нисколько не потрачу, потому что его нет. Парадокс, однако.
Ангел Вася сидел на стареньком чемодане. Чемодан стоял на перроне Ярославского вокзала. Ирочка Мухина – невзрачная рыжеватая шатенка в стареньком синем пальто – растерянно озиралась рядом. Поток озабоченных пассажиров обтекал её, словно островок, устремляясь к выходу с перрона.
Ирочка не была в столице больше десяти лет. Она и забыла, как многолюдна и суетлива Москва. Когда её делегировали на симпозиум, Мухина растерялась. Ей не нравилось излишнее внимание к своей персоне, кроме того, которое дарили ученики во время уроков. И неожиданная честь оказаться в числе лучших педагогов области никакой радости не принесла.
Ирина опомнилась и покатила подпрыгивающий на разболтанных колёсиках чемодан вслед за покидающими перрон людьми. Невидимый человеческому глазу, Васька трясся на нём сверху, возле выдвижной ручки, разглядывая везущую его Ирочку. Строго поджатые педагогические губы и скучный узел волос, довольно стройная фигура, но движения неуверенные, скованные. И что только Стебловский в ней нашёл? Разве что глаза? Серые, чистые. Даже сейчас, когда Ирочка озабоченно хмурилась, вспоминая, как ей добраться до гостиницы на другом конце Москвы, они задорно сияли, словно их подсвечивал таинственный внутренний свет.
Игорь, едва сдерживаясь, чтобы не начать приплясывать на ходу, почти добрался до «Щёлковской», когда столкнулся с девушкой своих грёз нос к носу. Буквально. Потому что летел, окрылённый надеждами, из офиса Женьки Балагурова, ничего не замечая вокруг. А Ирочка замешкалась над завалившимся набок чемоданом – Ваське даже не пришлось ничего делать – отслужившее свой срок колёсико отвалилось само. Ангел кувыркнулся со своего места и суматошно замолотил короткими крылышками, пытаясь восстановить равновесие.
Ирочка пошатнулась и едва не упала, но ручку чемодана не отпустила. Налетевший на неё растрёпанный верзила показался смутно знакомым. Что-то такое забрезжило в памяти, когда он принялся сконфуженно извиняться, вообразив, что чемодан сломался из-за него, и пытаясь отцепить Ирину кисть от длинной п-образной ручки. А потом вдруг замер, удивлённо расширив и без того увеличенные толстыми стёклами очков глаза.
– Ира? Мухина... – неуверенно выдохнул он, не то спрашивая, не то утверждая.
– Да, – ответила Ирочка и сразу вспомнила: «Стебловский! Игорь, кажется. С физико-математического... Как же давно это было! А он и не изменился почти, такой же... забавный гений».
Я не сердился на Ваську за своевольное вмешательство в ход событий, абсолютно уверенный, что это ничего не изменит. Вожделенное богатство уже готово было обрушиться на Стебловского. Его расчёты ушли в разработку к лучшему инженеру компании Балагурова, а юристы фирмы колдовали над контрактом и патентом.
Убедившись, что никого не задену, я раскинул крылья в стороны и с наслаждением потянулся. Хорошо быть маленьким, как Васька – никому не мешаешь, а у меня размах крыла почти три метра! Зато они белые и наливаются в темноте молочным сиянием. И летаю я куда быстрее любого из ангелов Бюро, как выяснилось на недавних состязаниях. «Вот бы ещё соображать так же хорошо», – мелькнула в голове запоздалая мысль, когда над Бюро прогремело «Манаж!». Это зовут меня так. Manage – вершить, на латыни. Менеджер, ага!