– Григорич! – услышал он недалеко. – Григорич, здравствуй, дорогой! Ты не подумай, я бы и не спрашивал, но вот тебя увидел, и дай, думаю, спрошу.
Перед Юрием Григорьевичем стоял Алексеев, друг детства, да и всей жизни.
– Ты же у меня до зарплаты занимал, так уже больше месяца прошло, или не платят больше артистам, а?
Они обнялись. Юрий Григорьевич и правда забыл вернуть долг, но лишь потому, что денежные вопросы его всегда интересовали в последнюю очередь. Теперь же он ещё острее почувствовал боль сегодняшнего увольнения, потому что отдавать долг было нечем. Пришлось рассказать, что его уволили, но он обязательно отдаст, как только сможет. Алексеев пригорюнился, так как собирался в субботу идти на день рождения к внучке и рассчитывал купить подарок в ближайшие дни.
– Да, Григорич, – с упрёком начал Алексеев. – А ведь я же тебе предлагал прошлой весной идти к нам в контору сторожем. Там не сокращают, был бы при деньгах. Сутки через трое – мечта, а не работа. Такую должность прозевал! И что ты будешь делать со своей гармошкой, милостыню просить пойдёшь?
– Ну хватит, – грубо перебил его Юрий Григорьевич. – И так тошно, ты ещё. Сказал отдам – значит отдам, – оборвал разговор и пошёл своей дорогой.
– Так ты и месяц назад говорил, что отдашь с зарплаты, а уже больше месяца прошло, – обиженно ворчал Алексеев в спину товарищу.
Ссора с другом добавила масла в огонь. Юрий Григорьевич зашагал быстрее и не заметил, как его настроение из пассивного отчаяния переросло в деятельную раздражительность, а потом и в злобу. В голове вертелись слова директора о том, что он стал старым, упрёки Алексеева, долг и эта саркастическая фраза «милостыню просить пойдёшь». В таком настроении Юрию Григорьевичу стало тяжело оставаться наедине с собой. Недалеко была автостанция, там всегда было людно, и он решил отправиться туда, чтобы просто побыть среди людей.
На автостанции людей почти не оказалось, бегали собаки, и лавочки были засыпаны снегом, так что и посидеть было не на чем. Юрий Григорьевич, чтоб отвлечься от своих мыслей, стал просто смотреть на прибывший автобус. На здании автовокзала висел рупор, который женским голосом объявил.
– Прибыл транзитный автобус Ставрополь – Ростов-на-Дону. Стоянка автобуса пять минут.
Водитель вышел из автобуса и крикнул в сторону рупора:
– Какие пять минут, там дорогу замело, и так опаздываем, ехать надо! – взяв под мышку пачку документов, он побежал отмечаться в диспетчерскую.
В автобус зашла пухлая студентка с сумками. Усевшись у окна, сразу достала варёную курицу и с аппетитом принялась завтракать. Юрий Григорьевич, переполненный событиями сегодняшнего утра, смотрел на жующую землячку.
«Вот молодец девка! – подумал он. – Вокруг хоть война, а у неё завтрак, – но понял, что война-то как раз в его голове. – А я что? – взбодрился он. – Неужто не молодец? Неужто я перестал быть артистом из-за того только, что меня уволили? Или я постарел от того, что директор мне об этом сказал? Нет! Я им докажу, я всю жизнь работал! Я настоящий артист!»
С такими мыслями Юрий Григорьевич вбежал в автобус и растянул меха гармошки.
– Дорогие пассажиры! – обратился он громко. – Прослушайте песню в исполнении заслуженного работника культуры.
В это время рупор на здании автовокзала тем же женским голосом объявил:
– Отправляется транзитный автобус Ставрополь – Ростов-на-Дону. Пассажирам просьба занять свои места, сейчас уже водитель придёт, и поедете, ну с Богом, в добрый час.
Водитель, действительно, вышел из здания автовокзала и направился к автобусу. Юрий Георгиевич запел:
– Когда б имел златые горы
и реки, полные вина.
Водитель сел за руль и объявил:
– Всё, дед, выходи.
Но в ответ звучала лишь песня:
– Всё отдал бы за ласки, взоры,
чтоб ты владела мной одна.
Всё отдал бы за ласки, взоры,
чтоб ты владела мной одна.
Водитель сказал громче и настойчивее:
– Всё, дед, ехать надо, выходи.
Но разве мог в такую минуту Юрий Григорьевич прервать песню и выйти? Ведь перед ним сидела публика, ровными рядами, как в креслах сельского клуба. Ведь он снова был на сцене и своей песней доказывал директору, Алексееву, самому себе и всему миру, что он всё ещё артист, да ещё какой! Он был полон решимости во что бы то ни стало допеть песню до конца – и непременно все куплеты.
– Не упрекай ты справедливо,
скажи всю правду ты отцу,
– пел он, упоённый своим триумфом.
Но водитель автобуса тоже был не робким и уже начал раздражаться.
– Я что-то не ясно сказал? – начал он грубо. – Я уезжаю, выходи.
– Тогда свободно и счастливо
с молитвой мы пойдём к венцу,
– последовал музыкальный ответ.
Юрий Григорьевич делал вид, что вовсе не замечает никого вокруг, погрузившись в исполнение песни.
«Песня то длинная, – думал он. – И хорошо, что я знаю так много куплетов, ведь чем длиннее песня, тем громче аплодисменты».
Но следующие несколько куплетов не были услышаны никем, потому, что водитель постоянно перебивал, выкрикивая про опоздание по графику и снег на трассе. В ответ все следующие призывы покинуть автобус также не были услышаны.
Настроение водителя ухудшалось стремительно, и он уже перешёл на нецензурную брань.
В «партере» автобуса сидела дама интеллигентного вида, которой, видимо, не хотелось слушать грубости, и она тоже принялась уговаривать гармониста покинуть автобус. К ней присоединились и некоторые другие пассажиры даже с галёрки. Вдобавок ко всему сзади к автобусу подъехал другой автобус, который должен был стать на том же перроне, и начал сигналить, требуя уступить ему место. И, конечно, рупор на здании автовокзала приказывал водителю освободить стоянку. А гармонист продолжал петь, водитель ругаться, но от этого шума ничего не менялось, только проснулся огромный мужик в тельняшке, спавший всё это время сном ребёнка. И тут в ход пошли угрозы.
– Выходи, а то я тебя выброшу! – заревел водитель.
– Я тебя сейчас сам выброшу, – вмешался мужик в тельняшке, не понимавший пока, в чём дело. – Оставь старика, может, он ветеран.
Водитель понял, что с этим пассажиром лучше не ссориться, и стал оправдываться:
– Да мы по графику опаздываем, а там ещё и снег на трассе.
Но мужик в тельняшке не стал вникать в детали и выдал своё решение:
– Пой, отец, никого не слушай.
Тут уже не выдержала интеллигентная дама.
– Да что же это такое! – стала она возмущаться во весь голос. – Мы сегодня вообще никуда не уедем? И так плетёмся еле-еле, а нам ещё полпути.