Враги один за другим втыкаются носами в неприветливую для них советскую землю.
Первую атаку фашистов отбили.
Начальник заставы приказал как можно быстрее одеться, пополнить боеприпасы, усиленно следить за флангами и тылом. Гордей Грива засмотрелся на заставу. Она совсем недалеко выпирала свои белоснежные стены. Гордея охватило неизъяснимое чувство жалости. Он, как и все его боевые друзья, любил и берег заставу, как родную хату, где пахнет свежим хлебом, печеной картошкой, пареным молоком, вымытым полом. И вот эта родня хата стоит изрешеченная вражескими пулями. И уже не слыхать ни запаха свежего хлеба от нее, ни духа печеной картошки… Несет от заставы, со всего рубежа перегаром пороха.
Прибегает Громыко. У него забинтована рука.
— К начальнику, — передал приказ Громыко, а сам припадает к бойнице, — идите, я заменю вас…
— Бегу…
— На рацию, — приказывает начальник заставы Гриве, — передайте открытым текстом: «Стог» первую атаку отбил. Жертв нет. Стоим твердо. Жду приказа.
Грива повторил приказ и согнувшись траншеей побежал к заставе. В радиокаморке он увидел взволнованного молодого радиста. Плотно прикрыв за собой обитые цинковой жестью двери, Грива сел рядом з радистом и начал диктовать:
— Слушайте! Докладывает «Cтог». Первую атаку отбили. Жертв нет. Стоим твердо. Жду приказ… Артобстрел…
Грива не договорил. Вокруг все загромыхало, закачалось, как горы от неслыханного обвала. За окошком с треском упала мачта–антенна. Рация замолчала…
Пограничники в это время вели огонь, отбивая повторную атаку фашистов.
— Целься по каскам!
— Бей, пока у них глаза рогом не полезут!
— Забрасывай гранатами!
Неизъяснимая ярость охватила пограничников. Отяжелевшими руками бросали они гранаты в захватчиков, утюжили их длинными очередями из пулеметов и автоматов. Ромашковый склон холма испепелился, словно по нему прокатилась вулканическая лава.
Когда ветерок развеял дым, бойцы увидели на нем много трупов.
И вторую атаку фашистов удалось отбить.
Застава горела. Но радиокаморка чудом уцелела. Только занесенный смрад чувствовался в ней, как от горевшего березового полена. Грива порывисто открыл двери, пополз к сломанному шесту, на котором скрипела перекошенная антенна. Подхватив шест, он воткнул его в разбитое оконце. Рация сначала зашипела, потом зашикала, затумкала… Радист принимал, а Грива записывал приказ начальника отряда: заставе отойти и соединиться с частями Действующей армии, которая вступила в жестокий бой.
Только приняли приказ, как над выходом из радиокаморки сползла разогретая до красноты жесть. Грива толкнул дверь, но она не открылась.
— Что будем делать, товарищ командир? — спросил радист. — Как мы отсюда выберемся?
А с деревянного потолка уже сыпались угольки.
Взгляд Гордея остановился на ляде, прикрывающей вход в подвал, где хранилось хозяйство старшины.
— Ныряй вниз! Я подам рацию…
В подвале два душника. Но выползти через них нечего было и думать — узкие. К счастью, рядом з простреленными мишенями лежали кайла и железный лом.
— Раздолбаем тыловой душник, — решил Грива.
Добротная кладка каменного фундамента трудно поддавалась.
Но все же отверстие удалось пробить. Радист с приказом в нагрудном кармане грязной гимнастерки пролез в дырку и исчез в дыму. Раненный в ногу, он еле дополз до траншеи. Там его подхватил старшина. Больше он не возвращался в подвал.
Гордей Грива, припадая к западной бойнице–отверстию, вел огонь по фашистам, пытающимся заползти с фланга.
Ночью застава отступила. Гордей Грива из подвала прикрывал ее отступление. Только под утро, когда погас пожар, он вылез через отверстие, попрощался с родной разрушенной заставой и пошел догонять своих.
— Живой! — радостно воскликнул старшина, увидев Гордея возле походной кухни.
— Живой, товарищ старшина, — усмехнулся Грива. И добавил сурово: — Не могу я в первом бою погибнуть… никак не могу. Впереди у нас еще много боев… — Гордей оглянулся. В широкой долине среди зреющих хлебов черным пятном виднелась сожженная застава. — Мы вернемся, мы обязательно вернемся! — сказал он взволнованным голосом.
— С победой вернемся, — уверенно добавил старшина.
1955–1964 гг. Карпаты.
