Саша усмехнулась и поспешно натянула на нос шарф. Они уже вышли из подъезда. Ветер с вечера переменился, дул теперь не с северо-запада, а почти с юга, так что свалочная вонь должна была ослабнуть – но после домашних ароматов и облегченная версия смрада проткнула Саше переносицу вместе с глазными яблоками.
Настроение упало. А папа добил.
В двух шагах от уже подъехавшего такси он придержал Сашу за руку. Саша решила, что это знак для прощального объятия, но папа отстранился и сказал:
– Саньк, бывшая Ленина правда теперь твоя, ты имей это в виду.
Саша закивала и торопливо пробормотала:
– Ага, спасибо, но я где, а она тут. Пусть стоит пока, ждет, что ли.
– Да и я вот про это, – сказал папа, странно косясь по сторонам. – Чего ей стоять. Можно же сдать, ты не против?
Саша пожала плечами, а папа продолжал:
– Ну или другие варианты… Если человек будет жить – ты не против?
Саша насторожилась.
– Пап, какой человек? Знакомый, в смысле? Если вам нужно, то ради бога, конечно…
– Может, знакомый. Может, и я сам. Можно?
Он наконец посмотрел на Сашу, и опять глаза его были другими.
Саша сморщила нос, чтобы не заплакать, и хотела спросить: «Пап, ты мне мамку новую нашел, что ли?», но спросила другое, очень медленно и ровно:
– Пап, ты хочешь, чтобы у меня была семья, дети, муж, и так всю жизнь?
Папа неуверенно улыбнулся, и лицо его снова застыло. Саша пояснила:
– Не сейчас, в смысле, а вообще – то, что с любимым человеком до старости вместе, внуки, там, и так далее?
– Санька, ты дура, что ли? – уточнил папа. – Что за вопросы?
– Ну вот. И я хочу, честно. Не пугайся, нету пока такого человека, вы первые узнаете, если будет. Но просто… Короче, Лизка мне говорила то, что если родители в разводе, то и дети обязательно разведутся. И она…
– Дура твоя Лизка.
– И она права, наверное. Анька – помнишь, классом старше училась – она в разводе уже, и Кирилл ваш, которого вы мне в пример всё, и… Короче, это правило такое: если родители курят, то ребенок у них может быть некурящим, но на самом деле нет, исключение подтверждает, а курить почти каждый будет.
– Так мы не курим…
– А если родители развелись, то и ребенок разведется. И знаешь, пап, в чем разница между мной и тобой, ну и мамой? У тебя родители не разводились. У мамы тем более, там сложно, я помню. Но если вы разведетесь, то это только ваша вина будет. А если я разведусь – то это вы виноваты. Ты уж прости, но только так получается.
– Саньк, так нечестно, – негромко сказал папа.
– А то, что так, – честно? – спросила Саша тоже негромко.
Папа помолчал, с тоской посмотрел на удивительно чистое, не совпадающее с запахом небо и на окна своего дома и сказал:
– Не могу я больше, Санька. Ты же видишь, какая она.
– Какая? – спросила Саша зло.
– Ладно, – сказал папа. – Понял я. Забыли.
Он поцеловал Сашу в скулу между шапкой и шарфом, махнул рукой, поворачиваясь, но вдруг замер и сказал себе в ноги:
– Душно мне, Саньк. Не могу больше.
Саша заплакала.
Папа продолжил:
– Санька, я постараюсь. Честно. В любом случае, как уж ты сказала: вы первые узнаете.
Он снова крепко, как в прихожей, обнял Сашу, сгорбившись над нею, словно защищал от обманчиво чистого неба, и прижавшись виском к виску.
– Пап, я тебя люблю, – прошептала Саша, и он кивнул, оторвался от нее и пошел к подъезду.
– Папа, мама хорошая, она тебя любит, – сказала Саша вслед.
Папа, кажется, не услышал.
Глава четвертая
К субботе Оксана поняла, что Тимофей ей надоел.
Новое знание слегка напугало. Такого раньше не было – ни с Тимофеем, ни с Рустиком, ни с кем-то еще. Привычной была другая схема, в рамках которой надоедали или сразу были неприятны малознакомые люди, претендовавшие на часть жизни или времени Оксаны – ну и на что они там обычно претендуют. С ними справляться Оксана умела. С Рустиком, который мешал и в какой-то момент стал просто поперек, тоже – разбежаться проще и удобнее, чем чувствовать себя участницей собачьей свадьбы: лохматой такой участницей, склещенной, нелепой, на которую глазеют все вокруг. На самом деле никто не глазел, конечно, но Оксане и себя хватало, собственного трезвого взгляда, который однажды прорезался и заставил не возгордиться в очередной раз без особой причины, а устыдиться и ужаснуться.
С Тимофеем такого не было. Было спокойно, почти до прохладности, но уютно и по-разному: хочешь, дочки-матери включай, хочешь – супружескую пенсию, хочешь – курортный роман или порнопробы. До последнего дошло только сейчас, ни с того ни с сего – и как-то оказалось, что это если не высшая, то финальная точка отношений. Дальше и незачем вместе. По крайней мере, Оксана смысла не видела. От этого было неуютно, какой-то киношный замес – высосала парнишку и выбросила. А он и не знает, даже не чувствует. Деловито спрашивает в мессенджере, что купить, и строит планы на выходные. А Оксана не хочет быть частью этих планов, не хочет быть частью жизни Тимофея, и видеть его не хочет. Она хочет с собой разобраться. А времени на это нет. Его ни на что нет, категорически.