Сердце забыло, что делать. Жаркое тяжелое горе поднялось из груди в горло и вытекло коротким стоном.
Он сел в постели, сипло вдохнул, поморгал и поспешно оглянулся.
В спальне было темно и тихо. Небо за окном оставалось серым, двор под окном – пустым, как и другая половина кровати. В туалет, видимо, вышла или согрешить с холодильником. И хорошо, а то опять засуетилась бы, стала спрашивать про дурной сон, а он таких расспросов не любил.
Но сейчас важнее было другое. Вот что важно, понял он: это просто сон, дурной, поганый и оставшийся там, в сырой подушке. Он засмеялся с коротким облегчением, поспешно вытирая глаза, и застыл.
Жаркое тяжелое горе затопило плечи и голову, не оставив ни надежды, ни смысла.
Это был не сон.
Он всхлипнул и затрясся. Услышит же, подумал он со стыдом, но это не помогло – успокоиться не получилось. Он поспешно встал, добрел до ванной и, не включая света, залез под душ. Вслепую отрегулировать воду не удавалось – сперва текла застывшая за полночи в трубах, потом ударил почти что кипяток. Это разозлило, зато отвлекло.
Наконец он справился и некоторое время, уперевшись лбом в невидимые керамические цветочки, дышал, пока душ острыми прохладными пальчиками не вытолкал жаркий бессмысленный ужас сперва из головы, потом из плеч и груди. Полностью, конечно, выдавить не удалось – нет в организме краника для слива лишних чувств. Но он пришел в себя – в такого, которого показывать не стыдно. Кому показывать только? Лене, кто еще за мной смотрит-то день и ночь.
Выпить надо, вот что, решил он, вышагнул из ванны, чуть не грохнувшись в темноте, растерся, как смог, небольшим полотенчиком – банного, как всегда, в готовности не оказалось, идешь мыться – бери с собой, а копить не надо, не для того ремонт делали, – влажно дошлепал до кухни и щелкнул выключателем.
Лена вздрогнула с забавным звуком. Она, уперевшись локтями в стол, пялилась в окно, такое же пустое, как и в спальне, и ничего, похоже, не видела и не слышала.
– Дань, ты?.. Чего не?..
Она снова отвернулась к окну, сморкаясь в салфетку – похоже, последнюю: из картонной коробки белый хвост не торчал, зато салфетные комья рядом выстроили солидную горку. Даниил понял, что можно ни на один из вопросов не отвечать, и слава богу, а то ведь ответил бы. Он некоторое время разглядывал крашеный пучок на затылке и мелко двигающиеся плечи. Рыдает прямо, подумал он с холодным неудовольствием. Как будто это ее мать померла. Конечно, свою не помнит, вот по моей и рыдает. По живой бы так – ну, не рыдала, но помогала бы ей, что ли.
Мысль была нечестной – Лена и рыдала вместе с матерью Даниила, когда обеим хотелось, и помогала ей, и все уговаривала ее пройти обследование, и напрягала Даниила, и он все собирался надавить и уговорить, а потом оказалось поздно, – и от этого было невыносимо погано.
Она тебе даже на Восьмое марта ничего не подарила, Саньке приготовила, мне вручила, а тебе нет, а ты ей два комплекта постельного белья из Сарасовска перла, теперь в шкафу место занимают, – так чего ж ты строишь из себя страдалицу-то, подумал он, мстительно давя неловкий стыд.
Лена Даниилову мать любила вроде бы вполне искренне, чего Даниил так и не смог понять. Сам он к Лениным родственникам, в основном, к счастью, уже покойным либо безопасно далеким, относился в лучшем случае с благожелательной иронией, и оснований полагать, что у кого-то бывает иначе, не накопил.
Даниил отвел глаза от плачущей жены и потоптался, размышляя, не предложить ли и ей выпить – хотя она водку и не пьет почти. Не успел. Лена порывисто вскочила, промаргиваясь, и сказала:
– Давай афобазол или корвалол дам, если спать никак.
– Не, – сказал Даниил. – Нормально.
– Как нормально, я же вижу, – начала было Лена, запнулась, села, уткнулась плаксиво растянутым ртом в кулак с растерзанной салфеткой и затряслась.
Даниил с трудом удержался от реплики «Хорош страдать уже». Оставаться тут было невозможно, спать – тем более. Он заставил себя шагнуть к жене и погладить ее по плечу.
– Прогуляемся, может? – предложил он.
Лена вскинула зареванные глаза.
– Так ночь на дворе. И куда я в таком виде, совсем с ума спятил?
Даниил кивнул и пошел одеваться. Лена явно переполошилась:
– Дань, ты куда на ночь?..