Глава 1
Кто-то может простить измену, а кто-то – нет.
Я не смогла.
И теперь счастлива.
Ну, почти.
– Мамочка, – голос дочки звучит над ухом, она дергает меня за рукав кофты. – Я красивая стала?
– Ты у меня всегда красивая, солныш… Боже мой! – открываю глаза и вижу перед собой чертенка, вымазанного в туши, помаде и креме. – Катюша!
Я ахаю и хмурюсь, когда замечаю перерытую косметичку на полу и вскрытые тюбики, содержимое которых размазано по нему. Вот же…
И когда она успела, вроде на минутку закрыла глаза?!
– Ну я тебя сейчас, – перевожу предостерегающий взгляд на дочь, на которую без горького смеха смотреть невозможно.
Эта проказница визжит от радости и удавшейся пакости, и, предчувствуя мамин настрой, срывается с места, и бежит прочь из комнаты, чуть не сбивая с ног отца.
– Что тут происходит? – Коля удивленно смотрит на меня, потом на гладильную доску. – Ань, рубашка готова?
– Сейчас-сейчас…
Я подрываюсь с кресла и включаю утюг нагреваться.
Расстроенный вздох мужа за спиной, а я мысленно ругаю себя за рассеянность, напавшую на меня с приходом осени.
Ненавижу это время года. Хмурое небо. Дожди. Сонливость и упадок сил.
– У нас осталось полчаса, – напоминает муж. – Я не хочу, как всегда опаздывать из-за тебя.
– Да-да…
Суетливо утюжу рубашку и на ходу думаю, какой наряд выбрать себе, чтобы не зависать перед шкафом. Эх, надеть-то нечего…
– О-о, как же не вовремя, – закусываю губу в досаде, когда вижу в окно, что входные ворота открывает мать мужа. – Коля, помой Катюшу, иначе её бабушка не узнает!
Муж заглядывает в комнату и указывает на телефон, по которому разговаривает. Просто идеально.
– Тогда последи за утюгом, – снисходительно прошу, отсчитывая секунды до возможной катастрофы. – Твоя мама вот-вот зайдет…
Наверно, я преувеличиваю. У всех жен есть свекрови. Кто-то их называет «мамами», а я вот «катастрофой», ну что ж поделать… У нас это взаимно.
Оставив глажку на мужа, бегу за четырехлетним измазанным счастьем и сразу вляпываюсь в тональный крем, который Катюша безжалостно выдавила на пол.
– Блина-калина! – мягко ругаюсь и в ответ слышу визг беспредельщицы, которую я, видимо, разбаловала своей мягкосердечностью. – Сейчас же иди сюда, Катерина!
Хочу звучать достаточно строго, чтобы хоть чуть-чуть приструнить дочь, которая совсем разбалделась под вечер.
– Блина-калина, блина-калина… – сразу запоминает плохое словосочетание она и тараторит, не останавливаясь, вымеряя пробежками двухкомнатную квартиру.
Эта девочка сведет меня с ума.
Прыгаю на одной ноге к салфеткам, чтобы вытереть вторую ступню. При таком способе передвижения наша квартира кажется намного больше, чем есть на самом деле.
Избавившись от тональника на ступне, хватаю чертенка в охапку и несу к раковине, приговаривая, как нехорошо брать без разрешения мамины вещи.
Скрип открывающийся двери заставляет всех замереть.
Капец, не успела.
Катюша вырывается из рук, спрыгивает со стула и бежит со всех ног встречать гостью.
– Бабушка-а-а, – радостно кричит она.
– Катастрофа… – еле слышно выдыхаю я.
Выхожу в холл, уже слыша, как Нина Арсеньевна охает от «прекрасного» вида своей внучки, и, натужно улыбаясь, приветствую её.
– Добрый вечер, Нина Арсеньевна, вы так вовремя…
– Добрый-добрый… Как всегда, – успевает она сюсюкать мелкую и отчитывать меня. – Опять за ребенком не уследила?
Ожидаемо. Но почему «опять»? Её непрямые уколы по поводу, какая я нерадивая мать, уже не трогают меня так сильно, как попервости.
Стопорюсь и укоряю Катюшу взглядом, зовя её умываться. Но той гораздо интереснее разобрать сумки с гостинцами от бабушки.
– Аня, рубаха подгорела, чтоб её! – доносится до нас ворчанье мужа. – Вот просил же погладить по-человечески! Аня!
Ах да, нерадивая мать и нерадивая жена.
– Сыночка, уже иду, – Нина Арсеньева бросает все и спешит на помощь к «пожару».
Даже не сомневаюсь, что она справится. По-другому просто быть не может. Жаль, Коля пошел не в мать в самостоятельности решения бытовых вопросов… Ну а так, очень даже хорошо, что не в неё: две «катастрофы» я бы не пережила…
– Быстро умываться, – отбросив в сторону шутки, поднимаю дочь на руки и несу к раковине.
Очищаю её кожу от косметики, возвращая Катюше милое красивое личико. И до боли вредное.
– Больше не бери, иначе мама расстроится, – говорю, промакивая лицо дочери полотенцем.
– Хорошо.
Глазки, большие и карие, с пышными ресницами смотрят на меня так невинно, что невозможно сердиться.