«Года пройдут, дочь все равно об отце узнает! И как ты потом ей объяснишь, что из-за ваших глупых ссор ты решила оставить ее без папы?» — настаивала она.
А я… Просто не могла!
Не могла через себя переступить и рассказать Богдану, что я родила.
Он был моей первой серьезной любовью, моими первыми настоящими отношениями стали отношения с ним. До него я не понимала, что девушки находят в любви. Нет, я не была затворницей, встречалась с парнями, но все как-то блекло, без особых эмоций… Все не то.
Когда я впервые встретила Богдана в кофейне, и наши руки случайно пересеклись на стаканчике с кофе в борьбе за заказ, между нами проскользнула искра. Реальная искра! Такая, знаешь, когда потрескивает, и ты это слышишь наяву! Мы отдернули пальцы, улыбнулись друг друугу. Он уступил мне стаканчик и дождался своего. Но едва я отпила, поняла, что это не мой напиток. Ему даже отпивать не пришлось, он принюхался, уловил аромат ванильного сиропа в классическом рафе и протянул стаканчик мне, забрал у меня свой, сразу же отпил. Его губы обхватили крышку картонного стаканчика после моих губ. Плю сего взгляд — неторопливый, заинтересованный.
Ох, у меня дыхание перехватило от этих воспоминаний!
У нас был красивый, бурный роман.
Казалось, это будет длиться вечно.
Нет-нет, я не могла ему простить те грязные слова и недоверие!
Я не говорила Богдану, у меня не было ни одной мысли, чтобы сообщить ему о моей Яне.
«Знаешь, Яночке бы не помешала помощь ее влиятельного отца…» — как-то сказала она после аварии.
Учитывая все это, когда Богдан объявился, я сразу же подумала, будто мама могла ему сообщить.
— Я ему не говорила. И как? Думаешь, у меня есть его телефон? Или я сыщик, чтобы иголку в стоге сена найти?
— Ладно, мамуль, не обижайся. Я поняла, что не ты ему сказала. Но и не я.
— Неважно, кто сказал! — отмахнулась мама. — Главное, что он помочь Яне не против, а ты ей про папу хорошее рассказывай, не надо обиды свои дочке пересказывать. Она еще маленькая, ни к чему ей это. Не поймет ничего… — тут же принялась поучать меня она.
— Поняла, мама. Тебе пора. Дома отдохни и Даше набери, где она там шляется опять…
— Может, путевое что-то нашла, чего ты? — принялась выгораживать младшенькую.
Я не стала развивать эту тему, простилась с мамой и выглянула в коридор. Дементьев еще разговаривал по телефону, жестикулировал, рассмеялся и улыбнулся собеседнику по-особенному тепло — так, как умел улыбаться только он и… наша дочь.
Заметив, что я смотрела в его сторону, Богдан попрощался с собеседником.
— Все, Павел, решай. Полномочиями я тебя наделил, бюджет выделим. Хорошее дело делаем, без пробуксовок давай. На связи!
Он засунул телефон в карман джинсов и подошел ко мне, потирая ладони. Его взгляд метнулся от меня в сторону двери, потом обратно ко мне. Дементьев облизнул губы, подвигал бровями, снова переложил руки, засунув их за петельки на поясе джинсов.
«Да он волнуется!» — едва ли не вслух ахнула я.
— Пора? — уточнил он.
— Яна еще спит. Но, по словам мамы, скоро должна проснуться. Она еще слабенькая, утомляется быстро. Много спит…
— Ага, пусть спит. Да. Дети… во сне… растут, восстанавливаются, — пробормотал он. — Да что за чушь я несу. Пошли уже. Результаты, что ты мне передавала, я выслал хорошему врачу, он посмотрит и решит, нужно ли дополнительное обследование. Но скажу сразу, я бы сделал…
— Хорошо, обсудим это, как тебе дадут ответ.
Я вдруг поняла, что волнение Богдана наложилось на мои собственные переживания. Я бы соврала, сказав, что ни разу не думала о том, как бы Яна отреагировала на появление отца!
Еще чаще я начала думать об этом, когда Богдан заявился ко мне с требованием увидеть дочь…
И вот мы оба — в шаге от знакомства, а от волнения… покачивает.
Плавно и размеренно покачивает.
— Дамы вперед, — пошутил Богдан, осторожно приоткрыв передо мной дверь палаты.
На миг его большая, крепкая ладонь легла на спину, согревая теплом.
Мы вошли.
Как раз вовремя. Яна просыпалась и вдруг захныкала во сне, так тоненько, жалобно. На ее лице было написано страдание, и мое сердце начало обливаться кровью.
— Ма-а-а-ам… Ма-а-а-ам!
Я бросилась к дочери, погладила по волосам, целуя.
— Я здесь, здесь моя хорошая. Что случилось?
— Мама, я… Я ножки не чувствую.
— Ту ножку, которая в гипсе?
— Нет, мамочка… Я совсем-совсем их не чувствую.
Глава 15
Она
Едва прозвучали эти слова, как меня сковал страх — острый и беспощадный. Ледяное касание паники сдавило мои внутренности в тугой, болезненный комок. Не вдохнуть и не выдохнуть — мучительная агония разносилась по телу вместе с кровью.