Глава 27. Знаешь, моя душа рваная — вся в тебе
Таня
Вливаюсь в свою неприметную жизнь. Все то же: съемки, обработка фото. Славу не видела уже несколько недель. Он у нас снова укатил в далекие дали. И мне грустно.
Мысль о том, что я, в общем-то, скучаю по нему чисто по-женски, прижилась и пустила корни. Ладно, надо быть взрослой девочкой и смотреть фактам в глаза.
Он звонит. Так часто, как может, с учетом разных часовых поясов и расстояния больше чем в пять тысяч километров. Часто рассказывает мне о том, что видит. О природе, немного об особенностях быта местного населения. Грозится, что в следующий раз возьмет меня с собой, чтобы я тут не скучала. А ведь я скучаю.
Потому что каждый день все чаще ловлю себя на мысли, что все не то — не мое, не про меня. Чужое оно мне. Получается так, да. Но разве это говорит о том, что все сделано с душой? Сонька горит — это видно. Димка ее поддерживает во всех начинаниях, и та чувствует опору и поддержку, летает…
А я лишь голову с земли поднимаю и в небо смотрю, понимая: все не то…
Тушу сигарету и кривлюсь. Бросать надо, не дело это. Беру со стола трезвонящий телефон.
— Привет, Сонь, — здороваюсь с подругой.
— Танюш, помнишь, Аню, жену Влада? Она нас приглашала в свою кондитерскую. Давай заглянем, а? Так сладенького хочется — жуть!
Зачем-то смотрю в календарь, хотя знаю, что там пусто и планов на день у меня не было.
— Давай съездим, — киваю, хотя она и не увидит. — Ты с Димой будешь?
Димка хороший, но сейчас у меня такое настроение, что я не хочу портить его возлюбленным.
— У Димки работы непочатый край, а у меня денек выходной выдался. Дай, думаю, встречусь с подругой!
— Правильно думаешь! — бодрюсь.
Открываю шкаф и инспектирую его содержимое. Уже середина июня, на дворе тепло, поэтому сарафан и сандалии — то, что надо! Заплетаю волосы в косу, подкрашиваю ресницы и чмокаю спящего Василия.
— Баб в мое отсутствие не водить.
Кот открывает один глаз, явно проверяя, не поехала ли у меня кукуха.
Надеваю рюкзачок и выхожу. До кондитерской решаюсь пройти пешком. Погода — кайф! Отчего бы не прогуляться, не подышать свежим воздухом.
Захожу в большую и светлую кондитерскую. Тут очень красиво и пахнет — просто закачаешься. Соня уже сидит с Аней. Они явно сдружились, потому что весело щебечут о чем-то.
— Привет, девчонки, — улыбаюсь и целую их по очереди в щеки.
— Танюш, ты скоро совсем прозрачная станешь! — с тревогой смотрит на меня Соня.
Я снова похудела, знаю. Настроения нет. Аппетита нет. Готовить не для кого. Только на сигаретах и держусь. Дура.
— Танюш, давай принесу тебе сет из пирожных? — предлагает Аня.
— Это как?
— О, это мини-пироженки. Всего двенадцать разных видов: эклеры, макаруны, корзиночки и так далее, — Аня говорит обо всем с таким энтузиазмом, что я не могу отказаться и киваю.
Аня отходит.
— Танюш, ты как? — Соня находит мою руку.
— Да нормально все, — вскидываю брови.
— А по виду и не скажешь, — поджимает губы. — Грустная, серая. Голос безжизненный.
— Глупости, — отмахиваюсь и натягиваю улыбку. — Сонечка, у меня все прекрасно, правда!
Калинина кусает губы:
— Скучаешь по нему?
— Безумно, — выпаливаю, не успевая обдумать свои слова.
Сжимаю челюсти. Ч-черт.
— Не надо, — подруга берет мою руку. — Я вижу все, Танюш. Не закрывайся, пожалуйста.
— Да не закрываюсь я, — сопротивляюсь вяло. — Просто непонятно, о чем говорить. Мы по-прежнему никто друг другу.
— Но разве это так? — мягко улыбается.
— Запуталась я во всем, Сонь, — кусаю губу. — В чувствах своих запуталась, в жизни. Что хорошо, что плохо? Где ответы взять?
— В сердце.
— Не верю я сердцу. Ломаное оно у меня, со сбоями работает. На него полагаться — так себе занятие.
Возвращается Аня и ставит передо мной большую тарелку с пирожными и чай, садится.
— Спасибо! — утыкаюсь носом в чашку. Не могу при Ане обсуждать свою жизнь — все-таки чужая мне, хотя вроде неплохая.
Сейчас она выглядит разъяренной.
— Анют, случилось чего? — спрашивает Соня.
— А, — отмахивается та, — нашему кондитеру нужен помощник. Никак найти не можем. Сотрудница уходит в декрет через две недели, а у нас даже на примете никого нет!
— Почему? Сложная работа? — спрашиваю я и кладу в рот мини-маффин. Стону: — М-м-м! Фкуфно!
Аня улыбается:
— На здоровье. На самом деле, сложного ничего нет. Мы даже готовы обучать всему в процессе. Нужен только адекватный и ответственный человек.
Соня подпирает рукой подбородок и вздыхает.
— Можно я попробую? — спрашиваю у Ани.
Подруга шокированно открывает рот, Аня оживляется.
— Правда?
— Да.
Я давно уже думаю об этом. Фотография все-таки не совсем мое. Это занятие всегда было скорее попыткой перекантоваться перед чем-то большим.
— Какая крутая идея! — восхищается Соня. — Анют, бери ее, не пожалеешь! Знаешь, какие вкусные пирожные Таня готовит?! Пальчики оближешь!
— Это нам будет только на руку. Тань, но как же твоя работа? — Аня беспокоится.
— Я давно хотела ее сменить. Готовить я люблю, десерты в том числе. Правда, санкнижки у меня нет.
— Это все мелочи, — отмахивается. — Она делается за пару дней. Но ты уверена, что готова полностью сменить род деятельности?
— Уверена на все сто! — отвечаю решительно. — Только дай мне пару недель на то, чтобы все долги раздать.
— Решено! Как раз сделаешь санкнижку! — счастливая Аня хлопает в ладоши, Соня поочередно смотрит на нас с девушкой, сомневаясь.
А я отчего-то вообще не сомневаюсь. Чуть ли не впервые в жизни я делаю то, что хочу.
И самое главное — мне совершенно плевать, что скажет на это мать.
Глава 28. Когда-нибудь, может, и бред, но я приду на свет
Таня
— Чур первый тортик — мой!
— Ты на другом конце света, пока доедешь, тортик плесенью покроется. Угощу кого-нибудь, кто поближе.
— Ар-р! Это кого? — рычит, но в голосе смешинки.
— Да хоть брата твоего — Димку!
— Брата можно. Хоть Димку, хоть Влада. От Лехи подальше держись, он этот торт вместе с рукой оттяпает, — смеется.
И я смеюсь вместе с ним.
Уже конец июня, Слава все никак не вернется из своей затянувшейся командировки, а я… чахну без него. Улыбка его нужна и руки сильные. По телефону мало его — нескольких часов в день и тонны бессмысленных сообщений.
— Когда ты вернешься? — спрашиваю, сглатывая.
Решилась. Выдыхаю бесшумно.
— Соскучилась? — шутит.
Безмерно — но не признаюсь. Вместо этого привычное:
— Пф-ф! Вот еще!
А сама чувствую: он знает все. Не скрыть за колкостями ничего.
— Жди меня, рыжая, и я вернусь. Почти закончил. Тут проблемы возникли, уж думал, не разрулю. Но получилось все.
— Это хорошо. А у нас ирисы зацвели. И акация. А еще тут очень тепло.
— А мне тепло от твоего голоса, — без насмешек, без масок.
И это правда как ножом по сердцу. Губы дрожат. Ну вот, давай, разревись тут еще, дурында!
— Поедем на море? — спрашивает севшим голосом.
— Я к бабушке с мамой уезжаю, они ждут.
— Без вариантов?
— Прости, — вздыхаю. — Я обещала бабушке.
— Бабуля мировая у тебя, — с теплотой в голосе.
Про мать ни слова. И я молчу. Потому как что сказать, понятия не имею. Он все видел и понял. А я вот двадцать восемь лет уже ничего понять не могу.
Мне бы просто сказать пару слов, чтобы правду почувствовать.
— Когда в кондитерской приступаешь к работе?
— Как вернусь. Там сотрудница как раз последнюю неделю дорабатывает.
— Не жалеешь, что решилась на изменения? — интересуется настороженно.
— Нет, — отвечаю уверенно. — Слав, я же ведь пошла в эту сферу только из-за Сони.