Хмурится.
— Зачем? Я не хочу с тобой жить, — выпаливает и тут же прикусывает губу.
Больно, пиздец. Грудину сводит спазм. Стараюсь игнорировать.
— Прости, — опускает взгляд. — Я не это хотела сказать.
— Я понял, — голос садится.
Я нихера не понял.
Выхожу из тачки. Руки подрагивают, но я упорно трясу головой. Нет, сейчас не время. Ей нужно другое. Открываю переднюю дверь и помогаю рыжей выбраться.
Отхожу от тачки, чтобы забрать вещи, но Таня перехватывает меня, заглядывает в глаза:
— Слав… — голос хриплый, — я хотела сказать, что не готова к тому, чтобы вместе жить, понимаешь?
Понимаю, хер ли. Я ей о любви — она мне закрывает рот. И дебилу понятно, что нет у нее ко мне чувств. Нет любви. Симпатия, может?
Откашливаюсь, ищу где-то свои яйца.
— Я не забираю тебя насовсем. Просто не хочу, чтобы ты оставалась одна. Тань, твоя мать наговорила слишком много неприятных вещей. Я уверен, что если останешься сейчас одна, будешь страдать.
— А с тобой страдать не буду? — усмехается горько.
— Со мной можно. Одной — нет, — говорю уверенно.
— И сколько продлится этот аттракцион невиданной щедрости имени Волкова? — язвит, защищаясь.
На самом деле она спрашивает другое:
«Как долго ты еще вывезешь мою немилость?»
Показательно смотрю на часы:
— У меня до конца жизни времени дохера, Танюш. Идем.
Тяну ее за руку, и девушка подчиняется. Ничего больше не спрашивает и не сопротивляется. Она мне не нравится безвольной куклой, но сейчас я понимаю, что для нее будет лучше под моим присмотром.
Открываем дверь в квартиру. Таня проходит внутрь и садится на диван, растерянно осматриваясь. Она дезориентирована, а у меня сердце разрывается на части.
Становлюсь на колени у ее ног, и рыжая удивленно поднимает на меня взгляд.
— Я совсем ничего не понимаю, Слав.
— И не нужно, — уверяю ее. — Я забираю тебя и твоего асоциального кота к себе. Поживете пока у меня. Взамен мне не нужно ничего, это ни к чему тебя не обязывает, ничего от тебя не требуется. Когда… — прокашливаюсь, потому что голос, сука, предательски садится, — если решишь вернуться к себе, я держать не стану. Кто я такой?
Кто я, блять, для нее? Кто? Любовник? Развлечение? Способ отвлечься в ожидании более удачного варианта?
Сжимаю зубы так, что вот-вот начнут крошиться. Похуй. Пусть называет меня как хочет, не отпущу ее. И не отдам никому. На кровавых коленях поползу за ней, но не позволю жить без меня.
Неожиданно Таня съезжает на пол, обхватывает меня за шею, прячет лицо в ее изгибе и, касаясь нежными губами моей кожи, шепчет:
— Кто ты такой? Ты самый лучший.
И все заслонки открываются к чертям, меня затапливает щенячьей, ни разу не мужской радостью. В груди распускается горячий цветок.
Запускаю руку ей в волосы и сжимаю их. В паху моментально начинает ныть. Мне мало того, что было сегодняшней ночью. Я хочу многого. Сильно больше тех крох, но понимаю, что сейчас это неуместно.
Таня возвращается на диван и заглядывает мне в глаза, улыбается уголками губ:
— Ты не против даже моего психованного кота?
— Я обожаю твоего психованного кота, — фыркаю наигранно.
— О-о-о, Волков, да ты пойдешь на все, чтобы захомутать меня, — смеется надо мной.
— Я буду использовать все доступное оружие из моего арсенала, — киваю с серьезным выражением на лице, а Таня смеется.
И этот смех словно нектар в уши. Я бы очень хотел, чтобы она смеялась как можно чаще. Ей очень идет улыбка.
Помогаю Тане собрать вещи. Она принципиально не берет много. Небольшая сумка с вещами, буквально на несколько дней. Пусть так, главное другое: это шаг вперед. Маленький, совсем нерешительный, совершенный, можно сказать, под давлением, — но и хер с ним.
Я не обещал, что буду играть честно.
Глава 35. Крылья не мои, я никогда не взлечу
Таня
— Тут у нас мойка, вон там холодильники. Продукты привозят несколько раз в день. Посуду моет Лариса Евгеньевна, но иногда и нам приходится становиться. Много нестандартной посуды, сама понимаешь, тот же венчик не очень-то просто вымыть.
Кондитер Любовь проводит экскурсию по кухне кондитерской, в которой мне предстоит работать. Персонала не так много, как могло бы показаться, но здесь четкое разделение обязанностей, поэтому они все успевают.
— Вообще, коллектив у нас тут дружный, — рассказывает мне она. — Шеф-кондитер наш своеобразный, но за своих горой. Иногда, когда поступают какие-нибудь безумные заказы, его срывает, но он отходчивый.
Девушка улыбается мне искренне, и я невольно отвечаю улыбкой. Впитываю каждое слово как губка. Безумно хочется приступить к работе, аж руки чешутся.
Первый день отрабатываю чисто на драйве — адреналин, эндорфин, серотонин в действии. Ребята вкалывают на полную мощь, и я вместе с ними. Шеф Эльдар остается доволен мной и даже позволяет забрать домой пару кусочков муссового торта, который я приготовила самостоятельно.
Меня распирает от радости. Хочется зайти в магазин и купить бутылочку вина, чтобы отметить первый рабочий день, но останавливаю себя. Все-таки я живу со Славой и не хочу, чтобы перед перед ним мелькал алкоголь.
Я живу со Славой уже две недели.
Не понимаю, почему я до сих пор не съехала от него. Изначальной причиной была мое нестабильное состояние, которое, в общем-то, уже давно стабилизировалось.
С матерью я не общалась ни разу. Она тоже за это время не изъявила желания к разговору со мной. От нее не было ни звонка, ни сообщения. Обидно ли мне? Нет, не обидно. Обида — это для маленьких детей. Когда забирают игрушку или покупают не того робота, которого хотелось.
У меня нечто иное.
Мои внутренности разорвало от жгучей боли, вывернуло наизнанку кровавым месивом. Я улыбаюсь, креплюсь. Я вру, и Слава это видит. Но, как бы там ни было, это то, что я могу контролировать, потому что привыкла.
В отличие от матери, бабушка ежедневно звонит и тихо спрашивает, как я. Она ждет, что я расскажу ей что-то, а у меня нет желания говорить. Не из-за себя, скорее из-за нее. Я знаю, что ей будет больно. Она обязательно начнет винить себя, а я этого не хочу.
В общем, все в моей жизни нормализовалось, и от Славы можно съезжать. Можно. Но, черт возьми, как же не хочется.
За эти дни Волков показал себя с какой-то мужской стороны. Он был внимателен, обходителен. Веселил, обнимал, когда я скатывалась в грусть. С виноватым выражением лица кормил подгоревшей яичницей. Стоически пережил нападение Василия на робота-пылесоса, мокрые кроссовки и ободранные обои.
Я искренне полагала, что Слава будет настаивать на близости, но он самостоятельно отселился в другую комнату, оставив мне простор для действий.
И только сегодня я поняла: это нечто большее.
Это мой плацдарм. Для того, чтобы я сделала первый шаг, потому что он делать его не будет. Осознание пришло ко мне с болезненным треском в висках.
Вопрос, на который я должна ответить, — хочу ли я этого первого шага, потому что, сделав его, отступить не смогу.
В раздумьях наворачиваю круги по парку. Размышляю о матери. О том, как хорошо, что я не одна. Пытаюсь понять, где я была плохой дочерью. Что-то же я сделала не так, раз однажды она решила, что третировать меня — идеальный выход?
По дороге к дому Славы захожу в супермаркет и покупаю продукты. Раз вино нельзя, значит, будет лазанья! Пока еду в лифте, хмурюсь. Уже поздно, Волков должен быть дома. Странно, что он не позвонил. Достаю телефон и смотрю на бесчисленное множество сообщений и пропущенных вызовов.
Я совсем забыла включить звук. Пропущенных звонков так много, что сразу понятно: случилась беда.
Открываю квартиру Славы своими ключами. Руки нервно трясутся, поэтому я не сразу попадаю в скважину. Захожу в коридор и ставлю пакет с продуктами на пол. Прохожу в гостиную.
Сердце делает последний сильный удар о ребра и пускается галопом.