Заговариваю бабушке зубы. Рассказываю про новую работу, про Славу, про Васю. Припоминаю какие-то бытовые мелочи, лишь бы она отмела свои дурные мысли.
— Ладно, бабуль, я завтра приду. Принесу тебе гостинцы.
Расцеловываю ее и направляюсь к двери, когда в спину прилетает:
— Ты прости меня, внученька, — срывающимся голосом.
— За что? — хмурюсь, но оборачиваюсь.
— За то, что рядом не была. За то, что не долюбила, раз ты ко мне со своей болью не пришла.
— В этом нет твоей вины. Твоей уж точно, — голос мой садится. — Мне уже лучше, бабушка. Правда. И хоть я понимаю, что никогда не забуду того, что сделала, но чуть ли не впервые в жизни я хочу для себя счастливого будущего.
— Со Славой? — улыбается сквозь набежавшие слезы.
— С ним, — киваю.
Из больницы выхожу с ноющем сердцем.
— Морковка!
Вскидываю лицо и шокированно открываю рот. Слава стоит, привалившись бедром к пыльному капоту автомобиля. Не раздумывая, подбегаю к нему и падаю в распахнутые объятия. Утыкаюсь носом ему в шею и дышу. Его запах — мой кислород. Сжимаю на груди футболку и дышу, дышу. Успокаиваю болящую душу, гашу срывающиеся рыдания.
Слава тоже крепко прижимает меня к себе, запустив в мои волосы руку и сжав их.
Поднимаю лицо и улыбаюсь:
— Я скучала.
— Наконец-то я этого дождался! — поднимает лицо к небу и беззвучно смеется. — В следующий раз на месяц уеду. Может, когда вернусь, ты в любви признаешься?!
Дурачится. Или делает вид, потому что я знаю: правда слишком зыбка, а мне сложно открыться. Но обязательно исправлюсь. Я сделаю для этого все, что в моих силах.
— Как ты тут оказался так быстро? — спрашиваю вместо ответа на его вопрос.
— Я же прямиком сюда направился, домой не заезжал.
— Спасибо, Слав. Но, боюсь, предложить переночевать у нас не смогу. — Иначе мать сожрет и меня, и его.
— Я снял номер в гостинице. Поехали со мной, а? А с утра к бабуле вместе рванем.
— Прости, не могу, — встаю на цыпочки и утыкаюсь носом в подбородок Славы.
— У-у жестокая! — ведет носом по моему уху, разгоняя мурашки, и зовет шепотом: — Тань… поцелуй… умираю без тебя.
Наплевав на все запреты, на то, что мы находимся в людном месте, на загоны матери, целую. Открыто, не боясь, что меня осудят или пристыдят. Сладко целую человека, который привносит в мою жизнь столько всего разного, но такого катастрофически нужного.
А мама…
Разговор с мамой еще впереди.
Глава 38. В сердце оставь мне немного места
Таня
— Привет, — прохладно здороваюсь с матерью, которая пьет чай на кухне.
— Привет, — отвечает так же холодно, не отрываясь от телевизора, по которому идет какая-то передача.
С грохотом ставлю сумку на пол. Выпрямляюсь и смотрю с вызовом в глаза женщине, которая родила меня.
— Почему ты не сказала, что бабушка в больнице? — решаю не откладывать в долгий ящик этот разговор.
Сил делать вид, что все в порядке, не осталось.
— Я подумала, что тебе нет дела до семьи. Раз уж ты не удосужилась позвонить матери за три недели ни разу, — произносит абсолютно безэмоционально, словно ей нет никакого дела до меня.
— Можно подумать, тебе есть дело до моей жизни.
— Есть! Представь себе! — впервые смотрит на меня.
В глазах ни капли тепла. Как будто совершенно посторонний человек.
— Чушь собачья! — вскрикиваю. — Тебе есть дело до кого угодно! До соседки, до сериала, до рассады твоей гребаной, до чужих проблем, но только не до собственной дочери!
— Еще начни рассказывать, как я в детстве недолюбила тебя, — фыркает.
Глубоко дышу.
— А ты любила? — спрашиваю с тягучей болью, которая пронизывает все тело.
— Конечно! — отставляет чашку в сторону. Чай проливается на скатерть.
Мать ругается и начинает вытирать коричневое пятно тряпкой.
— Я тебя воспитала! — произносит с гордостью. — Вырастила и дала все, что нужно! Высшее образование, лучшую одежду и еду.
— Воспитала — не любила! — боже, как болит сердце.
Его будто выжимает кто-то, поливает кислотой, уничтожает. Опираюсь спиной о стену, потому что иначе упаду. Ноги не держат. Я была готова к разговору с матерью, так мне казалось.
Я ошиблась. Как можно быть готовой к материнскому холоду?
— Ты пойди это расскажи сиротам, которые кучкуются в тесных комнатушках, не нужные никому, не знающие, что такое поддержка и тепло, — стыдит меня.
— А что рассказать, мам? — голос все-таки прерывается. — Ведь я тоже не знаю ничего о поддержке и материнском тепле.
Мать ахает, оскорбившись, с силой бросает тряпку на пол и визжит:
— Не смей упрекать меня! Ты не имеешь права на это! Я была одна! Одинокая несовершеннолетняя малолетка, которую просто использовал залетный парень — и в кусты! А мне было семнадцать, когда я взвалила на себя эту ношу! Семнадцать! Он смылся, оставив после себя рыжий орущий комок! — Господи, почему больно-то так? — Так что не тебе меня упрекать, ясно?!
Я все это знала, историю слышала. Мать познакомилась с моим отцом на местной дискотеке. Столичный парень, который приехал в гости в деревню то ли к бабушке, то ли к дедушке. У них с матерью был короткий, но страстный роман, в результате которого она узнала, что беременна мной. На тот момент отец уже вернулся в столицу.
Так уж вышло, что я не нужна была ни отцу, ни матери. Но она почему-то решила родить.
И теперь всю свою жизнь я выслушиваю упреки — я виновата в том, что личная жизнь у матери не сложилась. Никому не нужна брошенка с ребенком.
— Не моя вина, что ты решила оставить меня и я вмешалась в твою жизнь, разрушила твои грандиозные планы на нее, — я стараюсь говорить спокойно. — И вместо того, чтобы сделать козлом отпущения меня, лучше и правда займись своей жизнью, ведь я больше не «орущий комок» и не потревожу тебя.
Дрожащими руками подхватываю сумку с вещами и прохожу через кухню в соседнюю комнату. На пороге останавливаюсь. Мать молча провожает меня взглядом.
Разворачиваюсь.
— И да. Ты не имела никакого права скрывать от меня состояние бабушки. Она одна из немногих людей, которые мне по-настоящему дороги.
В отличие от тебя, хочется добавить, но я сдерживаюсь. Мать смотрит на меня так, будто я пыль под ногами. Плевать. Я больше не буду заискивать перед ней.
Ухожу к себе в комнату. Тут с души падает огромный груз, и я выдыхаю. Перезваниваю Славе, от которого было несколько пропущенных звонков.
Засыпаю с неспокойным сердцем. Ну вот и наговорили всякого — кому хорошо стало?
А иначе как? Есть выход отсюда?
Глава 39. Я терпел, но сегодня я ухожу
Слава
Гостишка тут, конечно, атас. Но в последнее время меня так часто отправляют в командировки, что тело будто бы уже привыкло к совершенно бесчеловечным матрасам и подушкам.
Или всему виной тревога за Таню? Вчера перед сном мы пообщались немного, и я понял, что с матерью у нее не складывается. Можно подумать, это стало для меня сюрпризом.
Я вообще не хотел, чтобы она возвращалась домой, но… Это ее дом, ее семья, ее мать, хоть и такая… неправильная.
Быстро собираюсь и заезжаю за Таней. Мы договорились вместе съездить к бабушке в больницу и проведать ее, но, когда мы приезжаем, ее отдают нам на поруки вместе с выпиской.
— А как вы хотели, — разводит руками главврач, — положительная динамика налицо, теперь лечение в рамках домашнего режима.
Помогаю Маргарите Львовне усесться, везу домой.
Дома на пороге нас встречает мать Тани. Ошарашенно смотрит на нашу компашку. В глазах пепел. У-ух, злюка какая!
— Я не поняла! А это еще что такое? — окидывает нас исключительно неприязненным взглядом.
— Это я. Мать твоя, — выдает Львовна.
Не сдерживаясь, прыскаю в кулак. Ангелина Викторовна кидает на меня уничижительный взгляд. Бля, ну хочется поднять руки и сдаться, лишь бы она перестала плеваться ядом. Ну реально, ее саму не задолбало это?