Ставит на стол чашку, над которой клубится пар. Пахнет от нее, кстати, очень даже приятно. Мятой будто бы. А еще малиной.
— Что это? — удивляюсь.
— Пей, — как всегда, коротко. — Тебе полезно будет.
Запах действительно очень ароматный, поэтому я не сопротивляюсь. Не спеша пью чай, который оказывается сладким.
— Это мед, — поясняет Кузьминична, хотя я не задаю вопросов.
Допиваю до конца и отставляю чашку.
— Пересядь на топчан, — указывает подбородком на деревянное сооружение с матрасом, стоящее у стены.
Без вопросов пересаживаюсь. Внутри становится так тепло-тепло. Как будто на улице стужа, а меня укрыли теплым одеялом и согрели. На душе сразу спокойно и хорошо. Не остается никаких вопросов. Тиски, сковывающие грудь, опадают и превращаются в пыль. Вдыхаю полной грудью.
Кузьминична садится рядом со мной, берет мою руку в свою и переворачивает ладонью вверх. Проводит желтым ногтем по линии на ладони. Крутит ее, сгибает.
А у меня словно отнимается язык. Безвольно наблюдаю за всем со стороны. Неожиданно старуха накрывает мою руку своей и поднимает на меня глаза.
И чудится мне, что они становятся белыми, как снег на заре. И смотрит она будто слепо, сквозь меня, но туда, где я была когда-то.
— Он бы не выжил, — произносит отрешенно.
Моргаю, пытаясь переварить ее слова и их смысл.
— Гре-е-ех на душу взяла, — переходит на шепот, от которого по телу бегут мурашки. — Замолишь.
Гладит меня по ладошке, будто успокаивает маленького ребенка.
— Не судьба ему была родиться. Разрыв вижу. Ушел бы он от тебя, Таня. Если бы не ты, он бы все равно не родился. Не суждено ему было прийти в этот мир. По крайней мере, не сейчас. Его время настанет, но не скоро и не у тебя. Так что ты не вини себя. Молись, проси прощения, но вины хватит.
Сглатываю, чувствую, как по лицу текут горячие слезы.
— И у тебя, девочка, разрыв идет, — поднимает руку и кладет мне в область сердца, заглядывает белесыми глазами в мои, будто в мозг щупальца запускает: — Она хотела выкидыша. В бане парилась, когда беременная была. Со стола прыгала. Тяжелое поднимала.
Трясет. Дышу через раз.
— Но ты сильная, выжила. Сильнее нее. Даже сильнее бабушки своей. Самая сильная в роду. И счастья у тебя будет много, потому что суженого своего ты нашла, — тянет руку к моему животу, прикладывает. Контакт кожа к коже обжигает. — Понесешь от него. Скоро. Она уже с вами. Девочка. Совсем немного времени пройдет, и будут еще дети. Всех вижу, ждут своего часа они.
Всхлипываю, выдыхаю, расслабляюсь. Глаза закрываются сами собой. Но перед этим слышу:
— Мужчина твой тоже настрадался. Теперь только вместе, порознь никак. Любит тебя. Пойдет за тобой и в огонь, и в воду, но что лучше — не даст упасть ни туда, ни туда. Оберег твой. И ты его береги. А теперь спи…
Укладывает меня на мягкую перину и закрывает мои глаза.
Глава 43. И за руку тебя, милый мой, заберу я с собой
Слава
— Где Таня? — спрашиваю у Маргариты Львовны, которая сидит за столом в кухне и глядит в одну точку.
В помещении пахнет сердечными каплями. Судя по тому, как бабушка слепо смотрит перед собой, — что-то произошло.
— Не знаю, — тихо отвечает она и тяжело вздыхает.
Подхожу ближе, сажусь на корточки:
— Вам плохо? Отвезти в больницу?
— Нет, — качает головой и впервые поднимает на меня глаза. — Нюшенька… она услышала наш разговор с Гелей. Плохое мы говорили. Вот она и убежала. И Геля тоже ушла.
И снова отводит взгляд и смотрит заторможенно.
— Может, все-таки в больницу?
Бля, че делать-то? Кого первым спасать?
— Ты лучше Танюшу найди.
В этот момент у Маргариты Львовны звонит телефон. Она отвечает на вызов, разговаривает недолго и потом обращается ко мне:
— Слав, сходи к Кузьминичне, Таня у нее.
— А вы?
— Я буду ждать вас тут, — произносит уже бодрее. — А теперь иди. Вниз по улице, последний дом. Он приметный, ты разберешься.
Киваю. Решаю, что лучше поехать на тачке, — неизвестно, где этот «последний дом». Останавливаюсь возле впечатляющего домишки. Старый, вокруг куча вековых деревьев. Стоит обособленно.
На крыльцо выходит женщина — видимо, она и есть та самая Кузьминична. Машет мне рукой, я открываю калитку, захожу. Местечко, конечно, атас. Пальцы моментально леденеют, и волосы на загривке начинают шевелиться.
— Приехал? — заглядывает мне в глаза.
Кто она тут? Местная сумасшедшая или деревенская ведьма? Уж больно колоритно все смотрится. И дом этот, и сама женщина.
— Приехал.
— Проходи в дом. Таня вот-вот проснется.
— А почему она спит у вас? — хмурюсь.
На часах пять вечера. Не поздновато то ли для сна?
— Потому что ей больше негде спокойно выспаться. А ей это нужно, понимаешь?
Вроде как понимаю, но есть ощущение, что эта самая Кузьминична говорит о нечто большем.
— Наверное, — пожимаю плечами.
— Значит, позже поймешь.
Прохожу в дом и сразу попадаю в небольшую кухню. Недалеко от стола стоит топчан, на котором спит Таня. Так сладенько, сложив ладошки и приоткрыв ротик.
Протягиваю руку и глажу ее по голове, на моем лице неконтролируемо расцветает улыбка. Осматриваю ее, и, когда вижу перемотанную ногу, улыбка меркнет.
— Что у нее с ногой? — оборачиваюсь к женщине, которая сидит на стуле и внимательно следит за мной.
— Наступила на стекло и поранилась. Не переживай, ничего страшного.
Продолжаю гладить рыжую. Ее ресницы начинают трепетать, она открывает сонные глазки. Смотрит на меня, растягивает губы в ласковой улыбке и сладенько потягивается.
Мр-р-р, кошечка моя, девочка красивая.
— Ну привет, — улыбаюсь, как дебил, ловя остатки ее неги.
— Привет, — отвечает ото сна хрипло.
Моргает, наводит фокус, потом, будто вспоминая, где находится, садится резко, и улыбка пропадает из ее глаз.
— Что ты тут делаешь? — спрашивает шокированно.
— Приехал за тобой. Поехали домой, Танюш?
Протягиваю ей руку, рыжая вкладывает в нее свою ладонь.
— Идите, — кивает нам Кузьминична. — С Богом.
Таня поднимается, и я интуитивно притягиваю ее к себе, обнимая одной рукой.
— То, что вы сказали… — Таня сглатывает и нерешительно поднимает взгляд на старуху.
— Живи своей жизнью. У тебя все будет хорошо, — произносит серьезно, берет со стола склянки и вкладывает их в ладонь Тане: — Передай Львовне, ей сейчас помощь посильнее нужна. А теперь идите. Вам пора.
— Но бабушка…
— Не переживай за нее. Она под защитой, ничего не случится.
Странный разговор, но я не лезу, по ощущениям, старуха не несет зла. Разворачиваемся, уходим. Кузьминична провожает нас. У калитки я вспоминаю, почему ее лицо мне казалось таким знакомым. Оборачиваюсь:
— А папоротник я так и не нашел, — усмехаюсь, глядя в глаза женщине.
— Это потому что ты его и не искал, — смеется лукаво.
— Не искал, — сознаюсь. — Я другое искал.
Опускаю взгляд на Таню, которая с интересом наблюдает за нами. Садимся в машину, выезжаем.
— О чем вы говорили? — спрашивает наконец.
— Помнишь тот день, когда я нашел тебя в реке вместе с этим причудливым венком? Незадолго до того, как только я приехал в вашу деревню, ко мне подошла эта ваша Кузьминична. И говорит, мол, поезжай туда-то, там найдешь свой счастливый папоротник. И я поехал, даже не сообразил, как оказался на том берегу.
Смеемся с Таней. Несмотря на то, что все кажется каким-то абсурдом, на душе становится легко и хорошо.
А дома Таня тихонечко шепчется с бабушкой, успокивает ее, затем собирает вещи и тепло прощается с ней. Маргарита Львовна заметно приободрилась и выглядит в разы лучше. Храбрится, уговаривает Таню не беспокоиться, отпускает нас с Богом.
Уезжаем в город.
Мать Татьяны по-прежнему «где-то». Где угодно, только не рядом со своей дочерью.