— Ну как?
— Он… он… он идеальный! — отвечаю искренне.
— Фух! — звучит в унисон от Сони и Славы.
— А теперь бегом в машину, опоздаем же! — Слава подхватывает меня на руки и выносит из квартиры.
— Вообще-то, полагается на руках выносить из ЗАГСа, — вредничаю.
— Доболтаешься, морковка, — угрожающе.
— Молчу-молчу.
А дальше нас затягивает круговорот: ЗАГС, роспись, фотосессия, ресторан. Мы решили отметить только со своими, но из-за того, что семья Волковых такая большая, нас собралось все равно много.
Даже Соня — и та со стороны Волковых, потому что сама скоро станет Волковой. С моей стороны только бабушка. Маму я тоже позвала, в пригласительном было два имени, но, очевидно, она решила, что есть нечто важнее свадьбы единственной дочери.
Что ж. Если ей от этого легче, пускай.
Рассматривая пустующий стул рядом с бабулей, уговариваю себя, что так даже лучше. Ну вот сидела бы она тут и бросала на меня недовольные взгляды, обязательно сказала бы что-нибудь нелицеприятное. Хорошо, если только мне, наедине, а не при всем честном народе.
Ни у кого из присутствующих не возникает вопроса о том, кто не пришел. А я, дура, запретила официантам убирать ее тарелку и лишний стул.
Ребенок всегда будет тянуться к своей матери, даже если эта самая мать не заслужила его любви. Наверное, это что-то на уровне инстинктов. И я снова уговариваю себя, что мне не больно. Вот же мой любимый рядом, держит за руку так крепко, что и упасть не страшно, — ведь знаю, что поймает, вовремя остановит.
Вот моя любимая подруга, украдкой глядя на меня, вытирает слезы счастья.
А вот моя новая семья. Виктория Сергеевна за эти несколько месяцев успела подарить мне столько любви, внимания и заботы, что в них утонуть можно. Отец Славы вообще мировой мужик. А братья как верные оруженосцы. Все это такая мощная стена, фундамент, на котором можно возвести все, что душе угодно.
Но самое главное — моя доченька, которая уверенно растет внутри. Животик едва заметен, но я ощущаю ее незримо и отправляю во вселенную столько любви, сколько у меня есть, чувствуя, как возвращается она мне в троекратном размере.
Опускаю руку на живот, глажу. Я тут, доченька, я рядом.
Мне же не должно быть больно. Не должно…
— Что-то не так? — с тревогой спрашивает Слава.
— Нет-нет, — уверенно вру и перевожу взгляд на бабушку.
— Ты же знаешь, что я люблю тебя?
— Знаю, Слав, — улыбаюсь. — Ты не даешь мне усомниться в этом.
Обнимает, шепчет комплименты. Отмахиваюсь от мыслей, как от назойливых мух.
Открывается дверь, и в ресторан входит еще один гость. Держится у стены, передвигаясь быстро, стараясь остаться незамеченным. Проходит через зал и садится на стул рядом с бабушкой.
Стул, который ждал этого гостя.
Мама поднимает на меня взгляд и улыбается неуверенно.
Пришла.
Весь оставшийся вечер постоянно ловлю себя на мысли, что ищу ее взглядом среди гостей, проверяю: ушла или нет? Когда все начинают расходиться, мама оказывается рядом.
Интуитивно прикрываю живот, сглатываю вязкий ком. Люди вокруг расступаются, оставляя нас наедине. Слава уходит последним, посылая мне безмолвный знак вопроса. Я качаю головой, прошу его уйти. Так надо. Иначе она не скажет то, что хочет.
Будешь ругать? Пожалуйста, перестань обижать мою душу.
— Ты такая красивая, Таня… — слова даются ей тяжело. — Мы много говорили с твоей бабушкой. Поначалу я не хотела ее слушать, но потом поняла, что перешла все возможные границы и так дальше продолжаться не может. Я бы хотела отмотать время назад и вернуться в твое детство. Я бы постаралась измениться, исправиться. Тогда бы я смогла сделать все по-другому. Правильно. Но это не в моей власти, а исправлять что-либо уже поздно. Не высечь, не вырубить того, что было.
Сжимаю зубы, дышу через нос, сдерживая слезы. Каждое слово — как болезненная пуля в жизненно важные органы.
— Я переписала на тебя квартиру, забери, пожалуйста, документы у бабушки.
— А ты?
— Я решила уехать, Таня. Меня позвали на работу в другой город, и я согласилась. Так будет лучше. Для тебя в первую очередь. Ты прости меня, дочка. Может быть, когда-нибудь я вернусь и все станет по-другому. Ты простишь меня, а я смогу простить себя.
Смахивает слезу, целует в лоб, разворачивается и уходит. Горло сдавливает от рыданий:
— Мама, я буду ждать тебя, — кричу ей в спину.
Она замирает, ее спина дергается, как от удара. Мама медленно оборачивается, и я вижу, что ее лицо совершенно мокрое от слез:
— Теперь у меня точно есть причина вернуться.
Несколько месяцев спустя
— Перестань психовать!
— Скажи, как не психовать? Ты решила дома рожать? Чего в ванной улеглась?
— Переживаю схватки! — ору. — А ты мне совсем не помогаешь, только давление из-за тебя поднимается!
— Скажи, как мне не кричать, когда ты, вместо того, чтобы ехать рожать в больницу, плещешься в ванной!
— Ну что ж ты непробиваемый такой! Да у меня схватки еще несколько часов могут длиться! Я не хочу лежать все это время в больнице. Хочу в комфортных, домашних условиях.
— Ага. Ага. Родить ты тоже собираешься в комфортных домашних условиях?
Ходит из угла в угол.
— Ар-р-р! Да ты вообще не слышишь меня?!
Стону от схватки.
— Вот! — кивает показательно. — Очень даже слышу! Я звоню в скорую!
— Только попробуй!
Срывается, садится на пол, прижимает свой лоб к моему и шепчет горячо:
— Скажи, что мне сделать, Танечка? Скажи, я все сделаю. Все что угодно, девочка.
— Просто будь рядом, скажи, что любишь, — прошу, хныча.
— Люблю. Больше жизни люблю! Если бы можно было забрать твою боль, я бы сделал это.
— И даже родил бы за меня?
— Э-э-э-э, — чешет репу.
— Ну и сволочь ты, Волков, — замахиваюсь на него.
Перехватывает мои руки, целует пальчики:
— Успокойся. Я рядом. Потом будешь лупить меня сколько влезет, а пока ш-ш-ш, — целует мой мокрый от пота висок.
И я действительно успокаиваюсь. Проживаем с ним это вместе, я постоянно в контакте с доулой. Она координирует процесс, говорит, что делать, как дышать. Потом по ее команде Слава везет меня в роддом.
Тут уже нас ждет бригада и врач, с которым я договорилась заранее.
— Папа будет с нами рожать? — спрашивает врач.
— Нет, — качаю головой.
— Чего это? — удивляется Слава и шепчет мне на ухо: — В болезни и здравии, помнишь?
— Помню.
А дальше все как в тумане. Команды, уговоры, ласковый спокойный шепот Славы. Крик мой, крик ребенка — и легкость.
— Поздравляю, у вас девочка, три пятьсот, — кладут ее мне на живот.
Гладим дочку со Славой, он целует ее, меня. Окутывает своим теплом и самым родным на свете запахом. Говорит такие важные слова. О любви и о том, что он самый счастливый человек на всем свете.
Дни в роддоме тоже проходят быстро. Доченька потихоньку набирает вес, а я постепенно прихожу в себя. На выписке нас встречает семейство Волковых в полном составе. А еще моя бабушка. Мама за тысячи километров. Она иногда пишет мне, но все больше передает приветы через бабушку. Это ничего. Москва тоже не сразу строилась. Я верю в нее. Было бы неплохо, если бы она сама поверила в себя.
Дома куча шаров, цветов. Семейство тактично отказывается зайти в квартиру, настаивая на том, что сейчас нам нужен покой. Вместе со Славой кладем дочку на специальную подушку, умиляемся, щупаем пальчики, гладим нежное личико, расцеловываем.
Делаю фотографию и отправляю ее вместе с сообщением:
«Твоя внучка Варвара».
Я не жду ответа. Я вообще ничего не жду.
Но ответ приходит сразу же.
«Самая красивая на свете девочка. Я бы хотела с ней познакомиться».
Да… вот теперь мне точно не больно.
Конец