Время перевалило за пять вечера. Я сидела на кухне, залипая в книге Зарецкого, когда в коридоре послышался шорох.
— Сразу видно протрезвел, приоделся, — усмехаюсь я, когда он заходит на кухню, завернувшись в одеяло. Другой рукой держит свой телефон, щурится на дисплей. Весь взъерошенный, помятый.
— Блядь, — только и констатирует хрипло, мотая пальцем по дисплею, просматривая, наверное, миллион пропущенных вызовов, и сообщений.
— Тебе придётся Петру, поднять зарплату, — убираю я книгу, и наливаю стакан воды, подаю ему. Он жадно пьёт, так что даже проливает.
— Я бы ещё и премию выписала! — промакивая капли воды на его груди, концом свисающего одеяла. Он ощутимо, вздрагивает от моих прикосновений, и переводит хмурый взгляд на меня.
— Это почему это? — хрипит Стеф.
— Он прикрыл тебя сегодня, для всех ты в головном офисе, в Москве, куда тебя срочно вызвали, а не невменяемый валяешься у своей подчинённой, которую втихаря трахаешь, — выдаю я со вздохом, — трахаешь и ненавидишь.
Он выдерживает мой красноречивый взгляд.
— Ты преувеличиваешь, Роза, — наконец произносит он. Хотя по глазам вижу, нет, не преувеличиваю, даже сейчас там скользнуло призрение.
— Нет, Стёп, я не преувеличиваю, из всего, что ты мне вчера наговорил, если ты конечно помнишь…
— Я всё помню, — перебивает он.
— Может нам стоит поговорить уже, наконец, — предлагаю я, всё так же стою рядом, изучаю его реакцию.
— Не о чем, — бросает он.
— Считаешь?
— Уверен, все приоритеты, расставлены, давно, — чеканит.
— Давно она у тебя? — спрашиваю и провожу пальцами по тату.
— Не очень, — отстраняется, — шесть лет, — добавляет тише.
— Когда набил?
— Когда ещё верил тебе, — бросает, и уходит молча, в ванную, оставляя у порога одеяло, и меня растерянную, и разбитую его холодностью.
Я всё так же сижу на кухне, когда он выходит. Коротко бросает на меня взгляд, и проходит в комнату. И уже через пару мгновений, выходит, одетый, хоть и помятый.
— Прости, этого больше не повториться, — бросает и уходи в прихожую.
— А знаешь, что, — иду следом, — вот действительно больше ничего не повториться, ничего!
— Я понял, — бурчит обуваясь.
— Пошел ты! — выхожу из себя. — Хотел отомстить, отомстил. Только я могла по глупости наедятся, что спустя шесть лет, ты сможешь выслушать меня. Дура!
— Ты считаешь, что шесть лет, это такой большой срок, чтобы можно было простить предательство? — повышает он голос.
— Я считаю, что, хотя бы, ради всего того прекрасного, что у нас с тобой было, ты бы мог наконец выслушать меня! Понять! Не вести себя как шизофреник!
— Понять! — хватается за слово, потом стягивает с вешалки моё пальто, и неловко пялит его на меня. — Пошли!
— Куда? — упираюсь я.
— Увидишь, — тащит меня за собой, не смотря даже на то, что я в тапочках. Еле успеваю закрыть квартиру. Мы спускаемся вниз. Он подводит меня к своей машине, грубо заталкивает в неё, садится рядом.
— Мы что поедем куда-то? Стеф, но ты, же пил!
— Плевать! — бросает он и выруливает со двора.
— Куда мы? — я уже не на шутку испугалась.
— Поможешь мне понять тебя, — зло бросает он. И мы мчимся в потоке машин. Я пытаюсь разговорить его, но он молчит, смотрит на дорогу, и мчит вперёд. На город медленно опускаются сумерки. Мы сворачиваем на просёлочную дорогу, и уже по темноте въезжаем в какой-то загородный посёлок. В больших, красивых домах, за высокими заборами, горит свет, но мы, почему-то, подъезжаем к темному.
— Где мы, Стеф? — нервно оглядываю высокий забор.
— Дома, — бросает, и давит на сигнал, долго и нервно. Так что весь посёлок оглашает этот резкий звук.
Над воротами загорается свет, и они оживают, разъезжаются.
— Дома? — тупо переспрашиваю, но отвечать мне никто не собирается.
Мы въезжаем во двор, и к нам тут же подбегает, высокий парень, в одной толстовке, в руках у него фонарь. Стёпа выходит, и я слышу, как тот здоровается с ним, называя по имени отчеству. Потом Стёпа спрашивает все ли нормально, на что парень кивает, говорит, что всё прекрасно, никаких происшествий нет.
Стёпа поворачивается к машине и идёт, ко мне.