— Эй, девка. Слышь, подай хоть какой-то знак, что жива. А то придётся тебя прикопать…
Моргаю, пытаюсь пошевелиться, но тело не слушается.
— Слышь, Рябой. Чего ты к девке пристал? Видишь лежит как на курорте, отдыхает. Раз моргает, значит не померла пока. Пойдём лучше в карты перекинемся, — шаги второго удаляются по коридору. Тот, кого назвали Рябым, аккуратно приближается к кровати и говорит:
— Я тебе воды принес и крекеров. Чтоб не померла. Скоро уже всё закончится девка, если твой муж будет послушным. Потерпи.
Странно слышать такое от бандита, о в этот момент я ему благодарна за такую желанную воду. Моргаю снова, не в силах произнести ни звука сорванным голосом.
— Эх, бедовая ты. Не туда твой муж полез, не с теми людьми тягаться вздумал, — вздыхает Рябой и удаляется, затворив за собой дверь. Вновь оказываюсь в кромешной тьме.
Сажусь, пытаюсь открыть воду, но слабые пальцы никак не могут повернуть крышку. Наконец удается снять крышку, с жадность припадаю к горлышку, делаю несколько глотков и останавливаю себя. Помню, что воду нужно экономить. Неизвестно, когда еще у бандитов случится приступ благородства. Грызу сухой крекер, запиваю еще одним глотком воды. Падаю обратно на кровать и вновь закрываю глаза.
5 лет назад
Холодный, совсем не весенний ветер сбивает с ног. Стоим на кладбище перед темным лакированным закрытым гробом. Несмотря на все попытки сохранить спокойствие, чувствую, как постепенно теряю связь с реальность. Будто я во сне. Страшном сне, из которого никак не могу найти выхода. Кто-то говорит речь. Вокруг много лиц, но кроме Игоря Яковлевича и вчерашнего врача — ни одного знакомого. Ни друзей, ни коллег. Я одна.
— Откройте…пожалуйста, откройте… дайте увидеть…убедиться… — шепчу пересохшими губами, но меня будто не слышат. Только врач каким-то чудом оказывается рядом со мной.
— Ульяна, успокойтесь. О чем вы говорите?
— Гроб, он закрытый, — срывающимся голосом объясняю я, — Откройте, пожалуйста…Я должна его увидеть, попрощаться…
— Ульяна, при ДТП возник пожар, тело сильно пострадало.
— Мне всё равно! Как вы не понимаете? — уже громче говорю я, — Просто откройте этот чёртов гроб!
— Ульяна, если вы будете кричать, мне придётся вновь сколоть вам успокоительное. Гроб открыть невозможно. Потому что тело сильно обезображено пожаром, гроб уже заколочен, — врач все таким же спокойным голосом объясняет мне, а я не понимаю.
— Если тело сильно пострадало, как же его опознали?
— По зубам. Стоматологическая карта соответствует…Ульяна? — врач что-то продолжает говорить, а я оседаю прямо на промерзлую землю. Подхватывает меня за локоть, удерживает на ногах. Наблюдаю, как гроб опускают в могилу, словно сквозь вату слышу голос:
— А теперь попрощаемся с ушедшим, пусть каждый из присутствующих бросит на крышку гроба горсть земли, символизирующую прощение всех обид покойному.
По очереди все начинают подходить к краю могилы и кидать землю, последней, на ватных ногах подхожу и я. Прощение всех обид? А были ли они? Наши ссоры из-за мелочей, дурацкие обидки друг на друга, которые случались сейчас точно совершенно не важны и не существенны. Я не могу вспомнить ни одну из них, зато вспоминаю теплые карие глаза, широкую улыбку, тёмные мягкие волосы, сильные бережные руки, ощущение уверенности и силы, исходившие от этого мужчины, его взгляд, полный любви и нежности. Этого больше никогда не будет. Кажется, только теперь, наблюдая, как горсть земли из моей ладони сыпется на крышку гроба, я осознаю, что надежды больше нет. Моего Дениса больше нет. Мой волкодав погиб в том страшном ДТП.
Отказываюсь ехать на поминки, остаюсь рядом со свежевскопанным холмом земли. Не знаю, сколько часов я тупо смотрю на деревянный крест с фотографией, но больше не плачу. Я высохла внутри. Сама себе напоминаю сломанную куклу — пустую игрушку без души, без сердца, без чувств.
Наше время
Открываю глаза, чувствуя как по щекам текут слёзы. Странно, с того самого дня я больше ни разу не плакала. Слышу грохот где-то наверху и звуки выстрелов. Кто-то бежит в сторону двери в мою камеру, слышу топот нескольких пар ног. Дверь распахивается.
— Ульяна! — раздаётся такой родной и до сих пор любимый бархатный голос, — Девочка моя, маленькая. Котёнок.
Сильные руки бережно поднимают меня, я прижимаюсь к широкой груди, вдыхаю знакомый запах и наконец разрешаю себе лишиться сознания, ощущая спокойствие. Я всегда знала, что рядом с ним не страшно, потому что он готов собой закрыть меня от всего мира.