Как назло, мой сломался, и пришлось воспользоваться Никитиным. Ага. Заглянула по-соседски.
— А что ты делаешь, если не секрет?
В ногах Никиты появляется довольная мордашка его дочери:
— А мы с папой готовим сырники! — объявляет радостно.
— Да, — вздыхает Никита, — только этими сырниками можно убивать. Вообще, Разина, это ты во всем виновата! — ругает меня наигранно сурово.— Разбаловала нас, и теперь Жека требует у меня сырники, совершенно не понимаю, как они готовятся.
— Помощь нужна? — улыбаюсь.
— Шутишь? Я в шаге от того, чтобы заказать их из ресторана.
— Из ресторана — зашквар! — торжественно объявляет Женя.
— Женька! — ахаем хором с Никитой.
— А я чего? Так Сашка говорит! Ему можно, а мне нельзя? — надувает губы.
Никита выгибает бровь:
— Жек, ты хоть понимаешь, что это значит?
Девочка демонстративно закатывает глаза:
— Папочка, ну я же взрослая уже!
— Ах, ну раз взрослая, — Никита чешет затылок и переводит взгляд на меня: — Буду благодарен, если ты спасешь меня.
Смеясь, прохожу на кухню, а на ней самый настоящий погром.
— Какой кошмар, — распахиваю глаза. — Хорошо, что все это мыть не мне.
— Эй! А как же помощь!
— Сырники приготовить, — смеюсь. — А не бардак убрать.
Пока Женька возится с игрушками, мы вместе с Никитой делаем сырники. Все это слишком органично и естественно. Настолько, что я невольно теряюсь в своих ощущениях, начиная чувствовать себя как дома.
Потом приходит с тренировки Сашка и присоединяется к нам за ужином. С удовольствием рассказывает, как проходят тренировки, а еще приглашает Никиту, который с недавних пор избавился от гипса, на игру.
Наверное это идеальный момент, чтобы сказать что-то в духе:
— Хей, ребят, а вы в курсе, что вы отец и сын?
Эти мысли отрезвляющие. И чем больше проходит времени, тем сильнее я осознаю, как запуталась во всем.
Когда мы пьем чай, сын начинает активно интересоваться жизнью Фадеева.
— Ник, а ты занимался каким-нибудь спортом? — спрашивает его Алекс.
— Дворовой футбол считается? — хмыкает невесело тот.
Сашка зависает.
— Ну… наверное. Тебя родители ни в какую секцию не водили, что ли?
— Единственные люди, которых они хоть куда-то водили, — это собутыльники. К нам домой. Именно поэтому мы уходили с сестрой на улицу. Она, кстати, тоже играла в футбол.
Я знала, что у Никиты все было непросто с родней, но не не предполагала, что настолько.
— Твои родители алкаши? — понимающе кивает Алекс.
— Саш, — торможу его.
Но сын вообще не видит ничего предосудительного в этом вопросе. На удивление Никита не чувствует себя оскорбленным.
— Алкаши, да, Саш. Самые настоящие.
— А где они сейчас? — интересуется.
— Спились, — пожимает плечами Ник. — Умерли давно. Может, оно и к лучшему.
— Хреново, — вздыхает сын.
— Саш! — распахиваю глаза.
— Ну ма!
— Саш, а ты только хоккеем занимался? — спрашивает Никита. — Или что-то еще пробовал?
— В сердце клуб всегда один. ЦСКА непобедим, — сын бьет себя кулаком в грудь.
Ник смеется:
— Ясно. Понятно.
За теплой болтовней неожиданно проходит вечер. Мы уже собираемся уходить, когда к Нику подходит Женька:
— Сашк, а Сашк? А пойдем я покажу тебе котят? Маруся родила вчера, они такие миленькие… хоро-о-ошенькие. В подвале нашего подъезда живут.
Саша громко стонет, но встает:
— Пошли, маленький монстр, покажешь мне своих котят.
— Сань, только недолго, — наставляю его. — А то мы волноваться будем.
— Одна нога здесь, другая там, — подмигивает мне и забирает Женьку.
Мы остаемся один на один с Никитой, и атмосфера ощутимо меняется.
— Я помою посуду, — отвечаю вмиг севшим голосом.
— Нет, я.
Синхронно подаемся к раковине, соприкасаясь плечами. Замираем.
— Инга… — шепчет мне возле виска, и я плавлюсь, как масло на солнце.
— Ник…
Он разворачивает меня к себе и целует. Поцелуй совершенно новый, неизведанный. Никита будто изучает меня, знакомится заново. В этом поцелуе нет сжигающей, необузданной страсти, но есть что-то совершенно новое. Нежность, трепет.
Я превращаюсь в мягкую субстанцию, подаюсь вперед, и Фадеев с готовностью прижимает меня к себе. Запускаю руку ему в отросшие волосы, стягиваю их.
Ник прижимает еще сильнее, увеличивая напор.
— Сашка… Женька…
— Наши дети заняты котятами…
Наши. Боже. Он даже не догадывается как эти слова действуют на меня.
Спирает дыхание, в груди растекается что-то тягуче-болезненное, будто дальше, за этим поцелуем последует одна непроходимая печаль.