Какой же я мудак…
Глава 32
Никита
— Этот ребенок не мой. Я тебе не верю. Решай свои проблемы сама. Точка, — говорю я.
— Возможно, прямо сейчас ты делаешь самую большую ошибку в своей жизни.
Я вижу боль в ее глазах. Ее слишком много. У меня есть возможность успокоить Ингу, помочь ей. Просто быть рядом. Но вместо этого я намеренно топлю ее еще сильнее.
— Ошибку сделаешь ты. Если оставишь ребенка.
Сижу в тачке у нашего подъезда и курю. Одну за одной.
Руки стягивает от засохшей крови. Запястье жутко болит. Оно еще не до конца восстановилось после аварии. Но я ни грамма не жалею, что разобрался с Лешкой.
Если бы я мог сделать то же самое с собой — непременно сделал бы. Любое наказание для меня будет недостаточным.
Даже представить боюсь, что пережила Инга. Я не знаю точно, но, судя по тому что я вижу и слышу, отец больше не фигурирует в ее жизни. Она сама разорвала с ним связь или же он выгнал ее? О характере Арама Разина ходят легенды. Это жестокий и тяжелый человек.
Так что меня не удивит, если выяснится, что он выгнал дочь. Если бы только можно было отмотать время вспять, вернуться назад. Я бы ни за что в жизни не отпустил ее.
У меня тогда не было ничего. Ни денег, ни жилья, но я бы сделал что можно и нельзя, чтобы дать Инге и моему ребенку все. Целый мир. Мою безоговорочную любовь. Я бы был самым счастливым и сделал бы счастливыми их.
Вместо это я растоптал все, что было между нами. Сначала отрекся от нее, когда узнал, чья она дочь, и о ее репутации. Потом с моей подачи ее уволили, ну а после и вовсе верх низости — я предложил ей деньги за секс.
К горлу подкатывает тошнота.
Выкидываю сигарету в окно.
Нужно найти Разину, поговорить с ней, попытаться объясниться. Я плохо понимаю, что скажу. Потому что… ну что такое слова против всего того, что было? Такая маленькая капля, а чтобы наполнить этот сосуд доверия, потребуются годы. Нет, десятилетия.
Надо бы подняться к себе, но я не могу сдвинуться с места. Сижу в заведенной тачке и слепо смотрю перед собой. Хочется нажраться в хлам, но я не могу себе позволить этого.
Из-за пелены воспоминаний едва не пропускаю Ингу. Она идет к подъезду и копается в сумке. Выскакиваю из тачки и перехватываю Ингу за локоть.
Разина взвизгивает и замахивается на меня сумкой, но потом тормозит.
— Боже, Фадеев, ты в себе? Напугал.
Быстро моргает, смотрит на меня внимательно.
— Нет, Инга я не в себе, — говорю честно.
Она хмурится, бледнеет. Ее глаза начинают бегать, дыхание учащается.
— Что случилось, Никита? — видно, что она старается говорить спокойно, но у нее это получается очень плохо.
Нервно провожу пальцами по волосам, взъерошивая их. Руки предательски, ни разу не по-пацански, дрожат.
— Скажи, как ты смогла это пережить? — спрашиваю ее севшим голосом.
Инга прикладывает руку к груди и сжимает ворот куртки, будто пытается себя задушить.
— Пережить что? — с испугом.
Чуть сильнее сжимаю ее локоть.
— Эту потерю, — с силой зажмуриваюсь.
— Какую потерю?! — спрашивает истерично. — Никит, ты можешь по-человечески объяснить, что случилось?
Роняю голову, которая готова вот-вот взорваться от боли. Я слышу, как шумно дышит Инга, как гулко бьется ее сердце. Или это мое?
— Господи! — восклицает она и перехватывает мою руку. — Что у тебя с руками? Ты подрался? С кем?
Поднимаю голову и смотрю в красивые медовые глаза:
— Ты простишь меня когда-нибудь?
Инга пытается вырвать свою руку из моей хватки, хочет отступить. Но я не могу ее отпустить.
— Сегодня я узнал, что все то, чему я верил, — полная хрень, — говорю честно. — Когда мы были молоды, мне рассказывали о тебе так много. Боже… сколько было грязи.
Разина отшатывается, и я отпускаю ее. Растираю лицо руками. В глазах печет, сердце ноет.
— Я был таким мудаком, Инга. Поверил им. Поверил во всю эту грязь. Но что хуже — отправил тебя избавиться от ребенка.
Инга плачет, по ее лицу стекают ручьи слез, и она даже не пытается их стереть.
— Это ведь был мой ребенок, Инга? — спрашиваю сипло. — Да?
— У меня кроме тебя никого не было, Никита, — ее голос будто безжизненный. — Конечно, это твой ребенок.
— Прости меня, Инга, — я знаю, что мои слова не помогут. Ни ей, ни мне. — За то, что предал твою веру, за смерть нашего нерожденного малыша. — Инга всхлипывает и зажимает рот рукой. — За то, что я унижал тебя. За увольнение. Инга, прости. Прости, если сможешь.