— Это было бы чудесно! — Княгиня Елена вытянула шею, рассматривая зал. — Кто это? Я его знаю?
— Конечно. Граф Антон Грибовский. — Михаил Чарович указал на столик в противоположном конце зала, где не спеша, обстоятельно, ужинала мужская компания. — Он путешествует с зятем и старшим племянником. А его младший племянник, Пафнутий, и есть, возможно, твой будущий супруг, Владислава.
— Который? — живо заинтересовалась княгиня. — Тот, что справа?
— Нет, левее. В тени. Они с братом буквально на одно лицо и…
— Хм… — Женщина помолчала, рассматривая компанию сквозь лорнет. — А он богат?
— Баснословно!
— Тогда мне нравится. Не хочешь посмотреть, Владислава?
Девушка сидела вполоборота к Грибовским и не отрываясь смотрела в свою тарелку. Обернуться и взглянуть на родственников жениха не было сил. Ей было тягостно находиться тут.
— Ты нас познакомишь? — поинтересовалась ее мать.
— С удовольствием, — с этими словами Михаил Чарович встал из-за стола.
Нет, это уж слишком! Владислава вскочила тоже.
— Ты чего? Неужели так не терпится?
— Я… пойду к себе, — пробормотала девушка. — Что-то мне нехорошо. Я, наверное, съела что-нибудь не то.
Мать посмотрела на почти полную тарелку дочери и с неудовольствием поджала губы.
— Не выдумывай! Что за…
В том конце зала ее отчим как ни в чем не бывало здоровался с Грибовскими. Раскатистый бас старшего перекрывал гул голосов и музыку. Он что-то спросил. Князь Михаил ответил, в ответ граф расхохотался. Обернувшись на смех, девушка заметила, что мужчины смотрят в ее сторону.
Порывисто схватив со стола свой нетронутый бокал, Владислава залпом выпила шампанское до капли.
— Мне нехорошо, — услышала она свой голос. — Я пойду…
— Сядь немедленно, — прошипела мать. — Как тебе не стыдно?
Но Владислава сорвалась с места, проталкиваясь к выходу. Чуть не налетела на полового, задела чей-то стул, пробормотала извинения и выскочила вон. Хлопнула дверь, отрезая ее от остального мира.
Смеркалось. Пароход, уже расцвеченный вечерними огнями, неспешно шел против течения, держась стремнины. Рокотал мотор, с плеском шлепали по воде колеса. Из-за закрытой двери музыка почти совсем не слышалась, и Владислава в полной мере ощутила свое одиночество. Верхняя палуба была почти пуста, лишь одна или две неясные тени маячили в отдалении — такие же одиночки, не желающие, чтобы их заметили.
Девушка пошла вдоль борта, цепляясь за парапет, чтобы не упасть. Ее душили рыдания. Сейчас там, в ресторане, решалась ее судьба. Отчим непременно выдаст ее замуж просто для того, чтобы избавиться. И мать не защитит, наоборот, поглощенная заботами о ребенке, который через несколько месяцев появится на свет, она сама подтолкнет дочь покинуть ее дом.
На корме, куда она забрела, шум и плеск были намного громче, а освещение — слабее. Тянуло холодом и сыростью. Берега реки неспешно проплывали мимо; сумерки скрадывали очертания берегов, и, если бы не далекие слабые огоньки, уже трудно было бы определить, где расположены деревеньки.
Сквозь плеск и рокот девушка услышала, как кто-то зовет ее по имени. Желая остаться одна, она не ответила. Зов повторился, громче и тверже. Она отступила к самому краю. Дальше идти было нельзя — там располагались колеса. Холодные брызги летели с лопастей, обдавая ее с ног до головы.
— Владочка! — из темноты вынырнул зовущий ее Михаил Чарович. — Ты что тут делаешь?
— Не подходите ко мне! — Она прижалась к борту, спиной и шеей чувствуя летящие капли. Тонкие струйки влаги побежали за ворот. — Я закричу!
— Глупости! — Отчим рванулся к ней, хватая за руку. Не успев ничего предпринять, девушка мигом оказалась в его объятиях. — Этого еще не хватало! Теперь ты понимаешь, к чему может привести твое упрямство?
— Мое… что? — Девушка уперлась ладонями ему в грудь, пытаясь отстраниться. — Это… это низко!
— Владислава, — он сжимал ее в объятиях властно и решительно, — низко так поступать со мной и быть уверенной, что тебе все сойдет с рук. Низко ошибаться в людях. Низко играть чужими чувствами и быть уверенной, что никто не станет в свою очередь играть твоими. Ты считаешь себя жертвой обстоятельств? Но я сам такая же жертва — твоей красоты, твоей молодости, твоей нежности и грации, твоего обаяния… И твоя мать. Ты посмотри на нее, во что превратила ее беременность? Опухшие руки, пятна на коже, отеки, тошнота, нездоровый цвет лица. Она мучается, страдает и боится, что навсегда останется такой. И в это тяжелое время каково ей видеть рядом с собой свою молодую, красивую дочь? Подумай о ней! Подумай обо мне! Меня тянет к тебе, Владислава. — Он тяжело дышал, взглядом впиваясь в ее губы, и девушку пробирала дрожь страха и отвращения. — Так тянет, что я не могу с собой бороться. Я даже готов бросить твою мать ради того, чтобы быть с тобой…