У входа в парк с ним поздоровался парнишка примерно так Лидушкиного, он прикинул, возраста или чуть помладше. В руках были коньки… Бывший Булка улыбнулся, подмигнул ему и пошёл себе дальше, а сам стал соображать, кто бы это такой мог быть. Из двора? Да вроде нет.
Может, когда он в школах выступал?.. Дело в том, что нынешней осенью ему дали орден, и потом звонили из нескольких школ, просили выступить… «Ёлки-палки, уже узнают, — подумал Бывший Булка, — надо мне как-то посолидней держаться. А то неудобняк!»
Он не знал и никогда, конечно, так и не узнал, что «виноват» здесь был не орден, а Лида, которая считалась среди шестых и отчасти седьмых классов довольно-таки симпатичным «кадром». Как раз в этом смысле и поздоровался с Бывшим Булкой мальчишка, который, если уж говорить всё до конца, был тем самым «скучным» человеком, с которым Лида собралась было пойти на каток, да вместо, того отправилась на ёлку, встретила там Надю, и так далее — словом, всё остальное вы знаете.
Вот какие бывают хитросплетения! Причём именно в жизни, а не в стихотворении «Дом, который построил Джек».
Бывший Булка шагал по аллее парка, который казался ему когда-то таким огромным и даже таинственным, а теперь стал просто парком с десятком аллей, полсотней дорожек и, наверное, тысячью деревьев. Бывший Булка знал этот парк наизусть. Он здесь одно время бегал для формы, когда более серьёзно играл в футбол.
День был пасмурный, но морозный. Деревья стояли засахаренные инеем. Дышалось легко. И всё же его не оставляла тревога. Странно! Чего бы это такое? Последние недели две неясная тревога то и дело просыпалась в нём, когда он бывал ничем не занят.
Лидка?.. Нет. То беспокойство и счастье, которые назывались словом ЛИДА, тихо лежали сейчас в его сердце, в отведённом им месте… Маринка? Тоже нет. Хотя, сказать честно, он был не очень доволен тем беспокойством и тем счастьем, которые назывались словом МАРИНА. Но это уж давнее, к этому он привык, и не это его беспокоило.
А больше у Бывшего Булки никого не было. Он родился в сорок первом году. Отец его погиб в сорок третьем, и был он на пятнадцать лет моложе нынешнего Булки. Мама умерла в шестьдесят седьмом, Лидочке год не исполнился. И ни тёток, ни дядек… Есть, правда, у Маринки брат, но…
И вдруг он догадался: это же я о себе беспокоюсь! Даже остановился. Даже весело стало. Себя он в расчёт не принимал…
Я лично?! Да всё железно!.. И усмехнулся: опять бы сейчас Маринка попилила его за «древнегреческий» жаргон.
Окончательно он развеселился, когда увидел, что тот парнишка с коньками явно за ним следит… ёлки зелёные! Он, не дай бог, ещё автограф попросит.
Бывший Булка прибавил шагу. Ему жутко хотелось посмотреть. И, как нормальный, взрослый, уважаемый на заводе человек, он мог бы, конечно, пристально так оглянуться… Но это уж было бы не по правилам!
На ходу он снял перчатку, уронил её, наклонился и увидел, что мальчишка идёт за ним шагах в пяти… Плохи твои, Батон, дела! Завалился ты, на хвосте агент.
Помнится, он сам когда-то преследовал таким же вот манером знаменитого центрфорварда Эдуарда Стрельцова. Они вдвоём за ним гнались — он и Володя Терешков. Причём Стрелец, кажется, тоже чувствовал, что за ним следят… Тогда ещё не было моды брать автографы. Они просто шли за великим футболистом — и всё.
Но Стрельцов вдруг остановил машину, какую-то «Победу», сел, да и был таков. Бывший Булка и сейчас ещё очень ясно помнил, как они стояли с Володькой, два растерянных от восхищения двенадцатилетних хмыря. А «Победы» уж и след простыл. «Номер заметил, Булан?» — «Откуда!..»
И тут Бывший Булка увидел кафе, обычную такую стекляшку. И мгновенно сообразил, что может использовать тот же стрельцовский финт, только малость его видоизменив. Он толкнул стеклянную дверь, с ехидством подумал: «Сюда-то тебе, голубчик, хода нет. Сперва подрасти чуток!»
Вошёл в прокуренный, глухо гомонящий зал и вспомнил, что, между прочим, собирался «по пиву». Но пиво теперь занимало его очень мало!.. Сквозь прозрачную стену хорошо было видно, что мальчишка терпеливо караулит его на улице… Спокойно! Или мы детективов не читали?
Бывший Булка на всякий случай снял шапку и пошёл на кухню, где стоял чад и слышался грохот громадных крышек. Его сейчас же остановила тётка в замусоленном белом фартуке: