Что же он всё-таки за человек, Лида понять не могла. Но вот как она к нему относится — это знала точно. И всегда ждала, чтоб он позвонил. И никому про него не говорила. Это было её личное дело! И не разрешала другим мальчишкам ни провожать себя после школы (появилась такая мода после нескольких фильмов — носить за девчонками портфели!), ни приглашать в кино. Хотя Севка бы никогда в жизни этого не узнал, ведь он учился за тридевять земель, совсем в другой школе.
Да, много с тех пор снегов улетело. А теперь они, кажется, улетали совсем, навсегда. На Москву, на Московскую область, на огромную территорию надвигалась первая в году большая оттепель!
…Это всё было как бы вступление. А теперь начинается сама четвёртая глава.
Из передней, в щель полуоткрытой двери, через всю комнату, через двойные стёкла рам Лида видела звезду — такую яркую и так весело подмигивающую, что от хорошего настроения удержаться было просто невозможно.
Однако ей приходилось быть строгой.
— Сев, ну ты что, с ума?! — говорила она, вплотную придвинув трубку к губам, чтобы он хоть знал, как она к нему относится.
— Лид, ну ты можешь меня послушаться хоть один раз в жизни? Никто даже ничего не спросит. Я сто раз так делал!
— Не ври.
— Ну несколько раз делал…
— А зачем среди недели-то? Как будто в воскресенье нельзя.
— Ну в воскресенье, в воскресенье… — протянул он. — В воскресенье все могут. А среди недели им слабо… И тебе, значит, слабо?
— На слабо дурак попался.
— Да знаю! — сказал он уныло. — Ну, Лидочка, ну пожалуйста! Ну согласись один раз!
— Не могу!
Так они препирались ещё некоторое время. И тут Лида опасливо посмотрела на часики. Буквально с минуты на минуту должны были прийти родители.
Значит, надо срочно одно из двух: или окончательно отказывать, или соглашаться.
— Слышишь грохот? Это я на колени встал, Лид!
— Холодно же там будет, и потом…
— Холодно? — закричал он. — Плюс три, понятно? Солнце! Антициклон прёт, как я не знаю…
Она молчала.
— Лид… Ну, Ли-доч-ка! За это, Лид, я… буквально что хочешь.
Он дышал в самую трубку и Лида тоже — странное занятие, о котором никому и никогда нельзя рассказывать.
— Лид, ты согласна, Лид?
Она посмотрела на смеющуюся звезду и кивнула. А Сева будто увидел это:
— Лидочка! Я тебя за это очень крепко…
— Сева, если так будешь говорить, вообще не поеду! — Она дышала тяжело, но на этот раз крепко зажала трубку, чтоб он ничего не слышал.
Ужас!.. И счастье!
Они завтра встречаются на Ярославском вокзале в восемь тридцать утра. «А портфель куда?» — «Да придумай что-нибудь!» — крикнул он беззаботно.
Но до чего же прекрасен месяц март! До чего ж глубоки, ослепительны его небеса, выметенные бесконечными ветрами. До чего же глубоки его лужи! Если подойти к ним тихо, чтоб ничего не вспугнуть, можно увидеть небо, изрубленное ветками на сотни синих окошек, можно увидеть облако и солнце.
До чего же прекрасен месяц март! Особенно для тех, кто только что пережил холодную и длинную зиму!
Конечно, март не так уж надёжен. И снег может нагрянуть, и холода завернуть. Да только не в надёжности дело. А в том, что именно с марта как раз и начинается весна.
Между прочим, такие вот деньки, как сегодняшний, встречаются и в феврале. И даже в январе, когда вдруг пройдёт по тылам зимы солнечная конница — и теплынь, и капель… оттепель!
И радуется Бывший Булка — как не порадоваться? — да помнит: ещё столько зимы впереди — страшно!
А уж в марте — нет, брат, извиняюсь. Он пусть и редкий, такой вот денёчек, да зато свой. На законном основании!
Он сел на лавочку, на самом берегу лужи, посмотрел направо, в длинную пустую аллею. Старая это была аллея. Когда Бывший Булка впервые появился здесь совсем маленьким пацанёнком, она была такая же — с высокими клёнами, с ветками, которые почти уже дотянулись друг до друга и переплелись, словно стропила огромного дома.
Тут Бывший Булка поёжился, поднял воротник, потому что, несмотря на оттепель, ветерок поддувал довольно-таки ледяной, а он был без шапки.
Да, представьте себе, без шапки, старый дурак. Несмотря на то что Маринка его всячески стыдила и даже по-французски, что, мол, это «моветон».
— Чего-чего? — переспросил он, прикинувшись, что не понял.
— Вести себя, значит, не умеешь!
Тогда он сочинил обиженный вид и ушёл, оставив шапку на вешалке.
Дело в том, что когда-то — а именно в конце пятидесятых годов — явилась мода ходить без шапок. Желательно и зимой, а уж весной и осенью — всенепременнейше!