Но сейчас в дело вмешался не телевизор, а именно телефон. Лида не знала, куда девать глаза на опасном месте разговора, и как раз смотрела на часы. И здесь звонок. А Надя, наверное, заметила: часы, звонок… И под этим, так сказать, углом зрения воспринимала Лидин телефонный разговор. Лида же сообразила об этих хитросплетениях лишь позднее. Пока что она сняла трубку.
— Привет, Лида.
— Привет… — Она чувствовала себя не очень-то уютно, потому что звонил тот самый мальчишка, которого она сегодня надула в сто тысяч какой-то там раз.
— Значит, опять продинамила?! — сказал он, используя своё право человека, полсеанса проторчавшего у дверей кино.
— Что это ещё за «продинамила»? — крикнула Лида. — Говори по-нормальному!
— Пожалуйста. Буду по-нормальному… Не плюй в компот, там ягодка. Поняла, Ли-да?
— Поняла, Алёша! — Как это у неё вырвалось его имя…
Она вернулась в комнату. Надя как-то слишком внимательно на неё смотрела. Ещё не до конца поняв, в чём дело, Лида смутилась, села опять на диван, укуталась в шубу.
— Тебе куда-то надо сейчас? — через силу спросила Надя. Лида неопределённо пожала плечами, хотя уже пора было собираться в больницу.
— Ну да… — Надя понимающе кивнула. И тут Лида наконец поняла: часы — звонок — этот Алёша (господи, вот же имя привяжется!).
Она заволновалась. Хотела сказать Наде, что вовсе и нет, что она не какая-то предательница. Не бросает друзей — ни Надю, ни даже Севку. Хотя Севку, может быть, и стоило бы забросить куда-нибудь подальше.
Как на отрядном сборе, сразу несколько мыслей и чувств кричали в Лидиной душе: и о Севке досадное, и о том мальчишке, и печальное — про батяньку. И, совсем не подготовившись к таким трудным словам, она сказала:
— Звонил… ну, просто мальчишка. Ты не думай… У меня отец в больнице… Я должна пойти…
На полмгновения Надины глаза, увеличенные очками, испуганно распахнулись:
— У него… серьёзное?
Наверное, Надя вспомнила сейчас её батяньку. Как он вдруг пропадал под водой на целых полторы минуты, а потом выныривал, тяжело дыша и улыбаясь. Сдвигал на лоб маску… «У него серьёзное?..»
И Лида, которая за прошедшие недели уже стала привыкать к этому страху, снова испугалась — вместе с Надей. Под шубами своими они взялись за руки.
В окно продолжало светить солнце. Лида не помнила, долог был её рассказ или короток. Наверное, не долог. О чём же там длинно говорить…
Они вышли на улицу и сразу продрогли, хотя было тепло по-весеннему, бежали ручьи, высоко в небе дырявою тучей кружили вороны. Надя молчала, и Лида впервые почувствовала себя старше, захотела помочь ей. Пересиливая себя, она спросила:
— Ты про Севку что-нибудь знаешь?
Надя отрешённо махнула рукой:
— Подвиги совершает… Просил передавать привет. Тебе разве ничего не известно?!
— Что?
— Да он ведь болеет.
Ну буквально все болеют кругом, буквально все. Одна только Лида здорова! Да что-то ей от этого не легче.
— Он, как ты знаешь, без историй не может. — Надя улыбнулась и пожала плечами.
И вот, оказывается, что он наделал, набитый этот Сева. Сперва нахватал двоек, сколько мог. Потом простудился. Двоек в конце четверти много не нахватаешь, потому что уже всё ясно, особенно с благополучными, как он, — значит, лишний раз тебя не спросят. И всё ж сумел, добился своего: в четверти у него красовались двойки по смехотворным предметам — химии и истории. Специально, что ли, такие выбирал!
И простудился он тоже самым варварским способом: залез под душ, а потом вышел на балкон в одних трусах. И кажется, даже босой.
— Господи! Что за бред? — Лида покачала головой. А сама уже почти знала, зачем он это сделал. Но удержалась, промолчала.
И тогда Надя сама сказала:
— Из-за тебя. Ну в общем, чтоб ты это узнала.
— Подумать только, какие жертвоприношения!
Надя кивнула, но как-то не очень уверенно.
«Я знаю, ты его жалеешь, — хотела сказать Лида, — а я его совсем не жалею! Потому что это всё не по-настоящему. Всё это по-детски. Так дети делают: вот я вам заболею назло. А вы меня за это жалейте, противные папка с мамкой! А у меня нету сил на такую ерунду. Меня бы саму кто пожалел».
Надя ничего не ответила. Да ведь и Лида ей ничего не сказала.
Так они и шли. Но всю дорогу до метро не промолчишь. Как-никак больше десяти минут ходу.