Внезапно дверь открылась сама. Передо мной стоял водитель с зонтом. Я уставилась на носки его напердоленных ботинок, с которых горошинами скатывались капли дождя.
Мужчина предложил мне руку. Блин, ладонь у него здоровенная, как лопата.
Я вошла в распахнувшиеся двери.
Малиновая дорожка тушила звук от моих каблучков, внутреннее убранство ресторана поразило меня.
Несочетаемые вещи гениальный дизайнер уютно засунул в объятия цветовых пятен. Дорогое дерево, стекло, бронза, бетон — у меня голова закружилась от роскоши.
Официант, лощёный и утончённый, одетый в чёрный смокинг проводил меня в отдельную комнату.
Я вошла, замерла.
Чёрный стол, канделябры, обшитые лиловым муаром стены. Кресла из закалённого стекла с мощными золотыми подлокотниками. Тихо струящаяся музыка.
Марк поднялся, кивнул. Мне придвинули стул. Официант вышел. Мы остались одни.
Я немного трусила. В присутствии Марка моя решимость быть смелой и сильной потихоньку таяла.
Уговаривая себя не дрейфить, собраться и твёрдо показать свою независимость, на самом деле я пыталась не расплакаться в случае чего.
Мы смотрели друг на друга. Я сидела натянутой струной, как будто аршин проглотила. Марк же наоборот, был расслаблен.
Серо-сизый костюм отливал серебром. Без галстука. Нежно-лиловая рубашка, верхняя пуговка растёгнута. Паразит, как будто с подиума. Хорошо, Наташка надоумила меня приодеться. А то сидела бы, как дура.
Марк вальяжно развалился в кресле, спокойно смотрел на меня:
— Посмотришь меню или доверишься моему выбору?
Он прикидывается? Я не обедать сюда пришла.
От волнения всё равно не смогу съесть кусок. Продолжала молча смотреть на него, не зная с чего начать.
Вошёл официант. Марк кивнул ему. Нам принесли много чего, передо мной поставили бокал воды. Официант показал бутылку вина, ожидая моего согласия, я не шевелилась, всем видом показывая Марку, что я здесь по делу.
Наконец, мы снова остались одни.
— Жанна, спасибо что пришла. Я хотел обсудить с тобой возможность познакомить меня с Никитой. Хотелось бы встретиться с ним.
— Как ты себе это представляешь, Марк? А главное, чего именно ты хочешь?
Он вопросительно уставился на меня.
— Я же говорю. Хочу, чтоб Никита знал кто его отец. И проводил со мной время.
— Никита маленький человечек. Он может выбежать на дорогу за мячиком, когда ты отвлечёшься на телефон. Или упасть с горки. Может побежать за сорвавшимся из рук воздушным шариком.
В общем много чего может случиться просто на прогулке. Кто даст мне гарантию, что ты по неопытности не угробишь ребенка?
Марк озадаченно смотрел на меня. Вероятно он собирался обсудить не это.
— Ну, раз всё так сложно, я сначала буду с ним в помещении. Э… Давай ты сама выберешь место, где Никите будет безопасно.
— В помещении, то есть у тебя дома. Там, где твоя жена будет злыми глазами смотреть на чужого ребёнка соперницы.
Или твой ребёнок обидит моего сына. Например, скинет в окно, а его мама скажет, что он нечаянно?
Надо было видеть глаза Марка. Такой растерянности в них никто и никогда не видел. Этот хозяин жизни сейчас сидел как двоечник.
— Я имею ввиду, Марк, если ты собираешься давить на меня через юристов, все эти пункты пусть сразу впишут в соглашение. Причём, пункт о том, чтоб твоей жены не было в радиусе километра от моего ребёнка. Мне сын нужен живым после свидания с тобой.
Марк потёр лоб:
— Жанна, что ты несёшь.
Я улыбнулась ему, наклонилась через стол, процедила через зубы:
— Я несу правду жизни. А ты что подумал?
Марк вздохнул.
— Жанна, остановись в своих фантазиях.
Мой дом в Канаде. Здесь я сейчас только потому, что тут мой сын. И, кстати, я разведён. У меня нет детей.
— Что случилось с тем ребёнком, из за матери которого ты меня выгнал?
Это была первая искренняя эмоция, у меня сердце сжалось. Неужели с ребёнком что-то произошло.
— Не было никакого ребёнка, жена обманула меня. Ну, да это неважно.
— Не скажи, что детей у тебя нет. Попроси своих юристов, пусть пороются в твоих отказах. Может быть ещё какая-то дурочка унижалась, надеясь на твои алименты.
— Жанна, какая же ты язва. Когда ты такой стала?
— Пять лет назад, когда не попала в Монреаль и когда меня беременную попросили вон.
— Ты мне ничего не говорила о беременности.
— А ты не спрашивал.
Опять наступила тишина, разговор накалился. Каждый барахтался на своей волне.