Дрожащими руками схватила телефон, набрала номер Наташки. Подруга схватила трубку сразу, с первого гудка. Блин, два ночи, она что, не спит. Правда голос заспанный, хриплый:
— Алё.
— Прости, Наташ, мне некому позвонить. Надо с Ником остаться. Приедешь?
— Щас.
Вот так, без расспросов. Наташка отключилась, монотонный, ровный гудок моментально наполнил комнату тревогой.
Вообще-то Наташка молодец, сразу подорвалась помогать.
Наверное, надо было самой малыша к ней домой отвезти. Ну теперь чего уж.
Я снова вскочила, стала одеваться. Натянула джинсы, свитер. Увидела, что стою без носков. Зажала в руках сумку, ключи от машины.
Тишка заворчал, стал возиться. Щенок взял привычку спать рядом с сыном, я выскочила на кухню, не хватало их разбудить.
Вернулась, подоткнула одеяло. На всякий случай схватила паспорт. Вдруг пригодится.
Снова схватила телефон, набрала номер. Марка.
Трубку долго не брали. У меня от ожидания сердце где-то в горле колотилось, губы от злости пересохли.
Ну, гад, бери же трубку, бери! Я тебе щас устрою, подлец. Наконец хриплое:
— Алло.
Неужели Марк делает вид что спит и он тут ни при чём. Артист. Странный у него голос.
— Скажи, Ковалёв, зачем ты объявился. Ненавижу тебя. Как ты мог! Зачем ты поджёг кафе?!
Там в трубке что то хрипело, клацало. Складывалось ощущение, что Марк где-то в поезде.
Он бормотал что-то не ясное. Что там происходит, ничего не слышно. Никак не могла разобрать, что Марк пытается сказать. Говорит не он?
— Поклянись, что это не ты!
У меня слёзы брызнули из глаз.
Из трубки откуда-то издалека прилетело:
— Это не я.
И всё. Блин. А кто?!
Бродила по кухне, нетерпеливо прислушивалась к звукам. Время текло рекой. Я переживала. Почему-то думалась, будь я рядом, смогла бы помочь хоть чем-то. Наверное.
Я топталась в прихожей. Услышала подъехавший лифт. Щёлкнули двери, я встретила Наташку:
— Посиди с Никитой.
— А ты куда.
— У Романа пожар в кафе. Грымза звонила.
— А ты при чём. А…. думаешь Марк?
— Не знаю. Грымза так сказала. С другой стороны кто еще, я пожала плечами, всхлипнула.
Наташка протянула ко мне руки:
— Иди ко мне, обниму.
Я отстранилась:
— Потом, Наташа, всё потом, дорогая. Как же ты выручила меня.
Я вышла к лифту, стараясь не шуметь. Лифт распахнул двери, я вошла, уставилась на себя в зеркало. Осунувшееся белое пятно вместо лица, горькие складки в углах рта, тёмные провалы под глазами. Сказала сама себе в лицо:
— Красотка, дрянь, дура! Из-за тебя мужики поубивают друг-друга.
Выскочила из подъезда. Ночной холодный воздух с размаху влетел в горло, я закашлялась. Никак не могла попасть в зажигание, в висках стучало, руки дрожали.
Я неслась как чокнутая, спешила. По пустым нечищенным улицам через двадцать минут была на месте. От угла улица оцеплена, мимо пожарок и милиции не проехать. Выскочила, машину припарковала кое как, бросилась к кафе. Меня близко не подпустили.
С другой стороны тротуара я смотрела на чёрные провала разорённых витрин, на разметавшиеся клочья нарядных шпалер, на провисший изодранный фиолетовый тент. Как грустно.
Сизый дымок стелился из развороченных окон, мимо ходили парни в спецодежде. Всё уже закончилось, тротуар, дорога, всё залито пожарной пеной. Машин понаехало тьма тьмущая.
Пожарка, полиция. Частные джипы. Скорой не видно. Такой ранний час, а зевак собралось с полсотни. Спрашивается, чего людям не спится. Я вдруг увидела водителя Романа. Пожилой мужчина, как всегда одетый в костюм и белую рубашку нервно тёр подбородок, озадаченно смотрел на происходящее.
Я тронула его за рукав:
— А Роман где?
— Здравствуйте, Жанна. Его скорая увезла.
— Скорая… — упавшим голосом повторила за ним. Побрела было прочь, опомнилась,
— А куда? Куда его повезли?
— В семнадцатую, за мостом. Вас довезти?
— Нет, я сама.
Не помню как ехала, о чём думала. Само собой, запуталась, не сразу вспомнила где это семнадцатая и где этот мост. Нарезала лишний круг, пока вывернула куда надо. На эмоциях позвонила Наташе, у меня зуб на зуб не попадал, пока рассказывала ей что случилось.
Я не представляла что с Романом. В ужасе рисовалось самое страшное. Твёрдо решила для себя, Романа не брошу, каким бы инвалидом он не стал. Пусть слепой, хромой, лишь бы жил. Буду ухаживать, сделаю всё что смогу. Боже мой, как же ему, наверное, больно.
Пока шла к нему по бесконечному, пропахшему хлоркой больничному коридору, повторяла "жив и хорошо, это главное. Лишь бы был жив". Я просто задыхалась от волнения. На деревянных ногах поднялась на второй этаж, мне дали халат, махнули куда идти.