Первой попытки попросить деньги на лечение мамы оказалось достаточно, чтобы понять: отец ничего не даст. Если я взбрыкну, хлопну дверью и пойду работать, то… То что? Сколько может заработать официантка, секретарша, уборщица, фрилансер, куда ещё могут взять девчонку после двух — а тогда после одного курса в университете? Гораздо меньше, чем удавалось вытащить из отца. Когда он давал наличные, их можно было тратить сразу на лекарства. Кидал на карту — приходилось просить о помощи подруг. Они покупали, что планировали, с моей карты, мне — давали деньги со своей. Иногда помогали, но крохи благородства детей богатых родителей — то, чего матери точно не хватит.
Приходилось имитировать роскошную жизнь. Обзавестись красивой одеждой, несколькими дорогими сумками. Иногда отец заставлял Викки проявлять щедрость, и когда мы с нею вдвоем ходили по магазинам, рассчитывалась она, а я брала все, что могла, чтобы притвориться богатой наследницей богатого папаши. Для него же. Для этой мерзкой семейки, сконцентрировавшейся только на своем достатке. Потому что все, что мой отец мог говорить о моей матери, это короткое "её не существует". И он довольно ясно дал мне понять, что если вдруг я вздумаю отрицать его тезис, то тоже перестану существовать.
Сегодня было проще. Отец дал деньги наличными, а с подружкой я могла посидеть, например, в том же Саваже и оставить там крупную сумму денег. Или сделать ещё какую-нибудь глупость, например, потерять несколько купюр. В чем проблема? Отец не станет считать наличку, если мое поведение не покажется ему подозрительным. К тому же, сегодня, разыграв сцену перед Олегом, я на время получила статус хорошей девочки в папиных глазах.
Вот только шагала я сейчас не в ресторан на встречу с подругой, а ко входу в больницу.
Неприятный запах лекарств сразу же ударил в нос, но я не поморщилась — привыкла. Уверенно двинулась вперед, зная, что среди снующих туда-сюда врачей с легкостью опознаю того, который мне нужен.
— Анатолий Игоревич! — окликнула я врача, устремляясь к нему. — Анатолий Игоревич, постойте!
Мужчина послушно остановился и обернулся, и по печальному взгляду я поняла: ничего хорошего не услышу.
— Как мама? — решилась все же спросить я, чувствуя, как болезненно сжимается в груди сердце.
Анатолий Игоревич, казалось, избегал смотреть мне в глаза. Его взгляд застыл где-то на уровне воротника моей блузки, и щёки мужчины едва заметно порозовели. Не от смущения; я знала, что Анатолий Игоревич, когда сильно нервничал, краснел — естественная реакция организма, с которой он ничего не смог сделать. А когда сообщал дурные вести, вообще стоял красный, как вареный рак, и упрямо отводил глаза.
Вот и сейчас реагировал так же.
Признаться, я едва устояла на ногах. От мысли, что с мамой действительно могло произойти что-то дурное, весь мир вокруг померк, а сердце, колотившееся в груди, грозилось и вовсе остановиться. Если все это было зря, если мама умрет, как мне вновь найти ориентир и продолжать двигаться по этой жизни?
— Ей хуже? — спросила я.
— Состояние стабильное, — наконец-то выдавил из себя Анатолий Игоревич, должно быть, вспомнив, что его длинные паузы только доставляют мне боль. — Но пришли результаты анализов. Нужна вторая операция.
— Есть шанс, что она будет успешной?
— Да, если уложиться в ближайшие несколько недель, — подтвердил мужчина. — Но оперировать надо не у нас, я ведь уже говорил об этом. И речь идет об очень больших суммах.
— Я помню, — сглотнула я.
О суммах, которых у меня никогда не было и не будет. Собрать больше ста тысяч долларов? Где я их возьму? Ведь надо ещё обеспечивать реабилитацию, проживание…
— На сколько примерно мне надо рассчитывать? — все же решилась спросить о деньгах, хотя понимала, что даже по самым лучшим прогнозам не смогу потянуть такую сумму.
На отцовских подачках можно вытянуть лекарства. Операцию? Точно нет. Не просить же мне у него лексус, а потом говорить, что я его случайно потеряла! Да и все равно, не уверена, что этого будет достаточно. У мамы практически ничего не осталось, продажа квартиры покойных бабушки и дедушки тоже особенной погоды не сделает, да и потом куда возвращаться? У нас больше ничего не осталось.
— Пойдемте в ординаторскую, — предложил Анатолий Игоревич. — Немецкие коллеги предоставили по моему запросу более подробную смету, так что.