Разогнувшись, поспешно покидаю кафедру. Хоть немного размяться. Бумажки, конечно, помогают отвлечься от тяжелых мыслей, но я бы лучше поспала.
Со сном у меня последние три ночи совсем беда. М-да.
Снотворное, что ли, попробовать? Потому что каждый раз, стоит мне лечь в постель, оставив суету дня за порогом комнаты, я возвращаюсь в тот унизительный момент, когда Демон предлагает с ним переспать, а сердце трепыхается от того, как жгут его руки мою кожу воспоминаниями о наших сумасшедших ночах.
Сильнейшее напряжение, испытанное мною в «Эгоисте», эмоциональный накал должны были выжечь все во мне напрочь. А поди ж ты, до сих пор мучаюсь.
Не сплю, становлюсь рассеянной, допускаю ошибки в переводах, приходится переделывать. Я теперь по два раза проверяю. Из рук все валится.
Даже сейчас по сторонам не смотрю, и зря.
Уже в ста метрах от деканата впечатавшись на полном ходу в чье-то тело, я понимаю, кто это, еще до того, как поднимаю глаза, и слова извинения застревают у меня в горле.
Так пахнет только мое проклятье.
Неожиданно. У него растерянное лицо. И какое-то обиженное.
Но это выражение мгновенно исчезает, уступая место непроницаемой маске. Только в глазах загорается дьявольский порочный огонь.
— Инга, — тянет он, разглядывая меня однозначным образом.
— Так, значит? — сразу спрашиваю.
Ему нечего делать в Педе, выходит, он здесь из-за меня, и ничем хорошим мне это не грозит. Усилием воли заставляю себя не искать прежнего Диму в красивых бездушных чертах Демона. Нет там ничего. Пустота. Безнадега.
Он все еще удерживает меня за плечо, за которое перехватил, когда я в него врезалась. Мы слишком близко. Для всего. Между нами образуется магнитное поле. Я чувствую его физически, оно не дает ни отойти, ни приблизиться. Еще немного, и его можно будет увидеть.
В пустом коридоре во время пар, мы сходимся как Монтекки и Капулетти. Примирение невозможно. Вендетта до конца.
— Ты не рада меня видеть? — издевается Демон. — А недавно притащилась аж в сауну за мной.
Ненавижу. И его, и Рэма.
— Это ответный визит вежливости? Ты, наконец, нашел словарь и узнал, что означает это слово?
— Какие мы дерзкие… Не стоит нарываться, Инга. Наоборот, стоит быть поласковее, может, тогда я передумаю на твой счет, — Демон костяшками пальцев проводит по моей шее, указывая, какая именно ласка его интересует.
— А мне уже все равно, да убери ты свои лапы!
— Как мы заговорили, раньше тебя все устраивало, — криво усмехается он, но руку убирает в карман джинсов.
— И ты еще смеешь сравнивать? После всего? — вырывается у меня. — Я реально жду от тебя все, что угодно. Любую подлость, любую мерзость. Но не смей говорить про то, что было раньше! У тебя нет на это никакого права!
Я закипаю мгновенно, он не только все уничтожил, он еще и обесценивает. Мне больно от того, что для него все это было пустяком, игрой, но мазать в этой грязи и меня я больше не позволю.
Своими словами я, возможно, выдаю, что мне до сих пор не все равно, и не все для меня умерло. Но такое лицемерие запредельно.
Устраивало? Серьезно, блэт? Очень хочется сделать ему так же больно, как и он мне. Только это невозможно. Красивое тело, пластиковое сердце, бумажные чувства. Он — пустышка, но я слишком поздно это поняла.
— Послушай меня, — миндалевидные глаза сузились от ярости. — Чихать я хотел на то, как ты это видишь. Не тебе говорить о моих правах, — рубит он. — А я вижу так: в этом мире Инга Воловецкая должна страдать, и она будет это делать. Тебе все сошло с рук, и ты почувствовала себя безнаказанной.
— Безнаказанной? — у меня так сжимаются кулаки, что еще чуть-чуть и я проткну ладони ногтями. — У меня и так осталась всего одна подруга, мне плевать что ты еще выкинешь.
— Видишь, узнав твою натуру чуть получше, люди от тебя отворачиваются.
— А у тебя и вообще друзей нет, — высекаю и вижу, как дергается его щека. — Шайка прихлебателей, шалеющих от вседозволенности. Где же твой оруженосец, а? Как это он отпустил тебя ко мне без надзора? — я подхожу к окнам, выходящим во двор. Рэм курит у Демоновского порше. — Кто ж тебе спину прикроет? Такая опасная Инга Воловецкая рядом!
В конце коридора открывается дверь:
— Инга? Ты к нам?
— Лар, бегу, — отзываюсь я Ларисе нарочито бодрым тоном, и шиплю Демону разъяренной кошкой: — А ты можешь делать все, что хочешь. Мне и в голову не придет надеяться, что ты способен хоть на какие-то человеческие чувства.