— Ты понимаешь, что ты меня копируешь?
— Вовсе нет.
— Вовсе да.
Падаю в кресло и вытягиваю ноги, а затем их вовсе расставляю, как гопница, чтобы не быть отражением Насти.
— В любом случае я уже не та, — вздыхаю.
— Да я вижу.
И дальше я не знаю, о чем говорить с Настей. Об Адаме? Узнать, как так получилось, что она согласилась играть для него мой суррогат? Любовь она бывает такой, что толкает женщин на унижения.
— У него не может быть детей, — Настя вскидывает подбородок.
— Обычно после близости они случаются. За редким исключением.
— Но…
Настя хмурится, жует губы и яростно сжимает кулачки.
— Тогда бы я…
— Что? Может, у него после аварии какие-то проблемы нарисовались? Учитывая, что он пережил множество операций, то не обошлось без серьезных препаратов, — покачиваю носками кроссовок. — А все это может повлиять и на бесплодие. Как вариант. Вы, что, не предохранялись?
Поджимает губы. Видимо, предохранялись, но Настя хитрила. Прокалывала резинки? Может быть.
— Это нечестно, — обиженно шепчет Настя. — Я должна быть с ним.
— Да будто я против.
— Да ты очень против, — в библиотеку заходит Адам. — Ты собственница, Мила. И это очаровательно.
— Адам… — сипит Настя и пускает слезу.
Печальную и отчаянную. На секунду я сама верю ее тоске и разочарованию. Адам кидает на нее беглый взгляд и неторопливо шагает к лестнице, что ведет на второй ярус.
— Я люблю тебя, Адам…
А он игнорирует ее. Поднимается на второй этаж, плывет мимо полок и выхватывает одну из книг.
Листает, возвращает ее на место и подходит к перилам. Опирается о них локтями и смотрит на Настю с возмутительным равнодушием:
— Я же закрыл твой контракт, Настюш. Ты мне больше не нужна.
Глава 42. Я не хотела знать, кто ты такой
— Адам, — попискивает Настя.
— Сколько? — Адам щурится, сцепив ладони в замок.
Он специально поднялся на второй ярус, чтобы возвысить себя над нами.
— Что? — хлопает Настя ресницами.
— Адам, прекрати, — сжимаю переносицу, — это уже перебор. Даже для тебя.
— Это для тебя перебор, Мила, — холодно отвечает он. — А для нас с Настей — деловые переговоры.
— Ты жесток, — сипит Настя, но я не вижу в ее глазах жгучей обиды. Лишь притворное возмущение.
— Она плохая актриса, — Адам усмехается, — когда вопрос касается денег. С другой стороны, кто бы еще согласился за деньги калеке играть его бывшую любовь? Терпеть его окрики, приказы, недовольство, что не так даже дышит?
— Ёшки-матрешки, — шепчу я. — Да ты совсем головой поехал.
— От любви, — он хмыкает, — и от обезболивающих. Я их горстями глотал, Мила. Конечно, все по рекомендации врачей, но на мозги они все же давили. Но мы отвлеклись, — переводит взгляд на Настю, — сколько, Настюш, ты хочешь, чтобы ты исчезла из моей жизни и больше не тревожила? Я готов сделать тебе прощальный подарок, а то у меня тут совесть зашевелилась под осуждающим взглядом матери моего сына.
— Двести тысяч, — шепчет Настя.
— И я так понимаю не рублей?
Я округляю глаза. Вот это запросики у Настюши.
— Нет, не рублей, — она медленно выдыхает. — Я открою бизнес.
— Неожиданно, — удивленно тянет Адам. — Просрешь же, Насть. У тебя нет деловой хватки. Ты столько времени подчинялась мне без споров и попыток заявить о себе как о личности.
Настя должна встать и уйти. Вряд ли ее плевок долетит до ухмыляющегося Адама, если он попытается плюнуть ему в рожу, поэтому вариант только один — встать и уйти.
— Двести тысяч, — повторяет она, и я закрываю глаза.
— Она только снаружи копирует тебя, Мила, а внутри там ничего от того, что я искал.
— И хочу наличкой, — голос Насти становится тверже.
— Хорошо, Настюш, будет тебе наличка. Завтра в одиннадцать утра к тебе заглянет мой помощник. Можешь идти. И если напомнишь о своем существовании еще раз, то я найду способ, как от тебя избавиться.
Я хочу проткнуть себе барабанные перепонки, чтобы всего этого не слышать, но… это и есть жизнь Адама. Продажные женщины, желание их перекроить по образу глупой студентки и жестокая циничность.
— Уходи, Настюш.
Настя встает, торопливо идет прочь и у дверей оглядывается на меня:
— Мастерски ты его подцепила на крючок.
— Ждешь урока или совета от своего прототипа? — с издевкой спрашивает Адам.
— Может быть, — Настя поднимает на него взгляд. — Что же в ней такого?