– До чего ж ты вредная… – вздохнул я, выворачивая и натягивая футболку – заношенная «ночнушка» обвисала на мне, будучи длиннее иных мини-платьев. – Ну, тогда я первый!
– Хитренький такой! – возмутилась девушка, застегивая тугие пуговки, но я уже вынесся в коридор, шлепая босиком.
Встрепанная со сна Наташа взглянула на меня диковато, словно кроманьонка, бредущая по пещере.
– Привет! – бросил я, и рванул в ванную.
– Догоню, хуже будет! – послышался милый голос из спальни.
– Ага, щаз-з!
Ну, если честно, захват ванной – это уже моя вредность. Не люблю душ по утрам. Ленюсь. Ладно, там, когда спать ложиться – Риткин носик страдать не должен. А сейчас-то зачем? Смысл? Чтобы «Ижик» насладился запахом чистого тела водителя?
– Логики – ноль целых, хрен десятых… – пробурчал я, пуская холодную. У-ух… Ледяные струи пробрали «до глубины души», как Ивернева выражается, еще одна верноподданная Мойдодыра.
А теперь горяченькой… Теплая вода ошпарила, как кипятком.
– Ми-иша! – захныкали под дверью. – Пусти-и! Я тоже хочу-у!
– Нельзя! – отрезал я, восхищаясь собственной твердостью и непреклонностью. – А то опять опоздаем!
– Ну, Ми-иш!
Зверски выпятив челюсть а ля Шварценеггер, я обтерся «полотенцем пушистым», и влез в футболку. За дверью стояла надутая Рита, изображая обиду.
«Для зачина» я нежно поцеловал лебединую шею, ощущая под губами биение жилочки, а затем задрал подол рубахи, и ущипнул за мягкое место. Радостно взвизгнув, девушка влетела в ванную.
– Как у вас хорошо… – вздохнула Наташа, отталкиваясь плечом от стены. – Светло, чисто… Я про атмосферу.
– Важней всего – погода в доме, – поднял я палец, смутно припоминая пару «Долина – Булдаков». – Яичницу будешь?
– Ага! С колбаской?
– А як же! – я открыл холодильник, доставая слагаемые завтрака, и соображая, когда же из меня выпарятся украинизмы.
– Миш, – неуверенно начала стажёрка, – мне как-то неловко вас объедать. Может…
– Не может! Чаще пленяй и ублажай мое чувство прекрасного, а уж мясопродукты я и сам куплю. Кстати, а ты почему не носишь тот батничек? Такое чудное декольте…
– Да ну тебя! – смутилась Наташа.
– Жадина ты, потому что, – горько попенял я, выкладывая на сковороду порубленные «Охотничьи колбаски». – Мне посмотреть не на что со вкусом, а ей жалко, видите ли!
Девушка стыдливо захихикала, вяло отмахиваясь, из-за чего полы халатика чуть-чуть разъехались, открывая манящую ложбинку. Я сразу заулыбался, довольный, как кот, налопавшийся сметаны. Накокал шесть яиц на скворчавшие колбаски, и уменьшил огонь. Тут главное – не упустить момент, когда белок более-менее готов, и не пережарить желток. Не упустил.
А тут и Рита явила себя, распаренную, облепленную рубашкой…
– Я быстро! – крикнула Наташа из ванной.
– Мы тоже! – ответил я, подхватывая мою ненаглядную на руки.
– Ты бессовестный… – Рита обняла меня за шею.
– Ага! – согласился я, перешагивая порог спальни.
– Ты непристоен…
– Еще как! – бережно уложив девушку, я содрал с себя «ночнушку». Рита вывернулась из рубашки сама.
– Ты хороший…
– От хорошей слышу…
Тот же день, позже
Москва, Ленинградский проспект
Рита всю дорогу была очень ласкова, даже на прощанье не ехидничала – чмокнула в губы, да и зашагала к своему МФИ. Полюбовавшись напоследок дефиле, я развернул машину и плавно набрал скорость.
– Завидую… – меланхолично выговорила Ивернева, вздыхая на заднем сиденье.
Я глянул в зеркальце и поймал синий взгляд. Первым желанием моим было ответить в шутливом тоне, обронить что-нибудь вроде «Завидовать дурно!», но надо же и меру знать.
– Наташ, поверь мне, – сказал серьезно, – всё не так легко и просто. Мы с Риткой долго не могли быть вместе. Всякое бывало – и ошибки, и обиды, и горести. А у тебя есть всё для счастья, даже больше, чем у других! Ты молода, здорова, умна, талантлива – и очень красива!
– Рита красивее… – слабо парировала Наташа.
– Вас нельзя сравнивать, вы разные. Но обе – просто прелесть! М-м… Не знаю, что тебе там нашептала Ритка, но я не читаю мысли без спросу…
– Я разрешаю… – девушка опустила ресницы, вспыхивая нервным румянцем.
Поглядывая на дорогу, я покачал головой.
– Пусть твои мысли останутся тайной, – выговорил мягко и с чувством. – Наташ… Пару слов тет-а-тет. М-м?
– Угу…
– Я никогда не смеюсь над девушками. А если порой сбиваюсь на шутейный тон, то лишь для того, чтобы не выдать своего истинного отношения…
Наташа приподняла опущенную голову.
– Я… нравлюсь тебе?!
– Ну, вот! – я удовлетворенно хмыкнул. – Говорил же, что умница! Да, Наташенька, ты мне очень нравишься. Просто… как бы это выразиться поэтичней… или техничней… М-м… В душе вовремя срабатывает предохранитель – мое чувство к жене. Я ни за что не обижу Риту, не предам снова…
– Снова? – пробормотала девушка.
– По-разному бывало… – кривая усмешка перетянула лицо.
Наташа глубоко вздохнула, светлея.
– Спасибо тебе, – вытолкнула она. – Обреченность ушла, надежда вернулась… Легко так!
– Слу-ушай… – я задумался. – А когда у тебя отпуск кончается?
– Скоро, – погрустнела девушка. – На следующей неделе.
– Слу-ушай… А что тебе делать в Новосибирске? Оставайся! Пойдешь ко мне в секретарши? – перехватив в зеркальце синюю растерянность, сквозь которую всплывала боль, я торопливо добавил: – Да серьезно!
– Правда? – пролепетала Ивернева.
– Чистая! Беспримесная!
– Но я же ничего не умею!
– А чего там уметь? – фыркнул я. – Пленяй да очаровывай… Шучу. Да ты хотя бы рассортируй ту кучу проектов! Видела же? А я еще и почту свою на тебя переведу, и телефон… Завалю тебя работой!
Наташка вскочила, стукаясь о мягкий потолок, обхватила меня за шею, и принялась жарко целовать – в щеку, в ухо, куда доставали губы.
– Я согласна! – зазвенело на весь салон.
Тот же день, позже
Москва, Старая площадь
В ворохе челобитных от Выбегалл разного пошиба отыскались и подлинные сокровища мысли, вроде технологии изготовления красных, синих и зеленых светодиодов на основе гетероструктур. Наташа, очень гордая своей находкой, положила мне на стол тощую папочку с криво отпечатанными листками, но старательно, от руки вписанными символами. Не знаю уж, далеко ли продвинулся Алферов в своих изысканиях, но вот эта разработка дьявольски талантливых мэ-нэ-эсов из МФТИ меня просто восхитила – они легко, даже изящно срезали путь к созданию плоских светодиодных экранов!
Естественно, я сразу связался с ребятами, забурлил энергией, и впервые прикинул расходы на исследования, на внедрение, на раскрутку и «пробивание потолков». Бюджет у ЦШ НТТМ был довольно солиден, но мне еще ни разу не приходилось «скрести по сусекам».
– Бухгалтер, милый мой бухгалтер… – забубнил я примитивный попсовый мотивчик. Пение звучало уныло и безрадостно.
И тут дверь открылась и на пороге замерла Наташа, исходя радостным сиянием, то ли ангелическим, то ли демоническим, это уж кому как.
– Товарищ Гарин! – разнеслось лирическое сопрано. – Вас ждет товарищ Андропов! Он внизу, в машине!
– Поработать не дают… – заворчал я, откладывая папку.
– Ну, он же, наверное, по важному делу, – вступилась моя секретарша за Ю Вэ, – а не просто так…
– Надеюсь, – улыбнулся я. Невозможно было сердиться и недовольничать в поле зрения Наташиных глаз – вы или умилялись, или ваши чувства заметно отклонялись от платонических. Влезая в куртку, обронил с нарочитой суровостью: – Держи оборону!
– Есть! – вытянулась Ивернева.
– Вольно!
В коридоре я пересекся с Сосной. Юрка с размаху шлепнул по подставленной ладони, и задержал мою руку в цепких пальцах.
– А ты в курсах, – приглушил он голос, – что за тобой присматривают ребятки из «девятки»?