Говоря о просоветских силах, я имел в виду вовсе не жалкую компартию Туде, а крепкую, боевую Моджахедине Хальк во главе с Масудом Раджави. За Моджахедине Хальк – сила и влияние, они подают социализм в исламской обертке, привлекая массу сторонников среди молодежи и даже военных. Правда, сам Раджави мотает пожизненный срок, но я не верю, что ваша славная группа, рабби, не сумеет вытащить его из тюрьмы…»
Алон дочитывал письмо, расслабленно улыбаясь. Одно из обязательных отличий истинного Мессии – переломные свершения, великие перемены. И разве Миха не ведет народ Израиля к лучшему будущему, где царят расцвет и мир? Он и советский народ уводит подальше от бездны, поближе к благополучию и устроенной жизни.
Правда, Миха не из рода Давидова, но вопросы крови так причудливы…
– Да будет так! – торжественно провозгласил Рехевам, и кликнул мышью, усылая письмо на принтер.
Глава 12
Суббота, 31 декабря. Ближе к вечеру
Зеленоград, аллея Лесные Пруды
– Ох, Мишенька, спасибо тебе! – запричитала мама, садясь в «Ижик».
– Да ладно, – молвил я, посмеиваясь. – Настенька, закрой дверцу посильней, а то хлябает… Ага!
Сестренка хлопнула дверцей – и взлохматила мне волосы, радостно хихикая. Я поймал и погладил ее руку в ответной ласке.
– О-ох! – блаженно простонала мама, откидываясь на спинку. – Думали, всё – не улетим!
– Ну, и оставались бы… – лукавость мне не чужда.
– Ты что? – вскинулась Настя. – Мы же соскучились, наверное!
– Я тоже, – у меня получилось мягко, но с чувством. – А папа весь в трудах, аки пчела?
– Да мы его не видим почти! – сестренка плеснула руками. – Встаю в школу, а его уже нет! Мы с мамулькой уже привыкли вдвоем ужинать. Так, папка возвращается поздно, мы его кормим, как короля – сидим вокруг, подкладываем, слушаем… А он дово-ольный такой!
Я тронулся, потихоньку набирая скорость и выезжая на шоссе. Асфальт, вроде, чистый – снега белеют за обочиной – но лучше не гнать. А небо какое сегодня… Сплошная пасмурная гладь, лишь кое-где облачность темнела, и по сизо-пепельному набуханию – белёсые разводы. На монотонном сером фоне красиво серебрился «Ил-62», набиравший высоту – и таявший в мреющей дымке.
– Знаешь, Мишенька, я очень рада за Петю… за папу вашего, – проговорила мама с задумчивой улыбкой. – Он будто в молодость вернулся – просто пылает энтузиазмом и комсомольским задором! Всё у него получается – вон, на днях подписали контракт с французами. Первые фуры с нашими компами в Париж ушли… Компьютер – это микроЭВМ.
– Я в курсе.
Мама отзеркалила мою улыбку, добавляя легкий оттенок смущения.
– А в выходные? – я снова поймал ее взгляд в зеркальце.
– А в выходные папка пишет докторскую! – выпалила Настя, на секундочку отрываясь от окна.
– Дописывает уже, – поправила родительница. Откинув капюшон дубленки, она распустила «молнию». – А Риточка где?
– Крутится на кухне, как турбинка, – расплылся я. – Даже «Наполеон» сварганила по твоему рецепту!
– Так вы у нас будете? – оживилась мама.
– Строго обязательно!
– Ур-ра-а… – сдавленно выдохнула Настя.
Салон наполнился смехом.
«Семейка моя… – тепло подумалось мне. – Семеечка…»
– Так, – заерзала сестричка. – Подъезжаем уже!
«Ижик» катил вдоль Московского проспекта, и отовсюду наплывало впечатление кануна. На растяжке, покачиваясь под ветерком, мигала надпись, собранная из лампочек: «С Новым 1978 годом!» По тротуару бежали запоздавшие граждане, волоча перетянутые бечевкой елочки. Мандарины распирали авоськи спелыми боками. А вот уже кто-то веселый и расхристанный поздравляет всех подряд – шарф еле держится, шапка набекрень…
– Так, Дед Мороз, Дед Мороз! – радостно запищала Настенька.
Я улыбнулся, провожая глазами солидного массовика-затейника с окладистой бородой, вышагивавшего по тротуару в длинной малиновой шубе. И посох, и мешок – всё при нем. А вон и Снегурочка! Моя улыбка подняла холмики щек еще выше, стоило узнать в статной девице Ирину из «чистого цеха». Кокошник ей идет…
– Ура! – огласила сестричка наш приезд, и первой выскочила из машины.
– Меня подожди! – крикнула мама.
Снисходительно провожая глазами скво из нашего племени, я нагрузился двумя огромными чемоданами, и направился к подъезду, где уже приплясывала Настя, придерживая для меня тяжелую дверь.
– Пр-рошу!
– Пойдем, лапулька, – улыбнулся я.
Сестричка заворковала, подлащиваясь:
– А разве не чучелко?
– Вот уж нет!
Настя прижалась на секундочку, шмыгая носом от полноты эмоций.
– Так, нас мама ждет!
Гарина-старшая стояла у лифта, поставив ногу на порожек – дверцы неуверенно сходились, пихаясь в сапожок, и отталкивались.
– Спасибо! – пропыхтел я, боком проходя в гулкую кабину.
– Пожалуйста!
Взвизгнув, дверцы запахнулись, и лифт тронулся. Освободив руки от груза, я обнял маму с Настей и крепко притиснул к себе.
– Вы мои самые любимые девчонки!
– А Рита? – смешливо прищурилась сестренка.
«Она уже не смотрит, чуть запрокидывая голову, – мелькнуло у меня. – Выросла-то как…»
– А я ей уже сказал, что люблю!
Лифт замер. Торжественно лязгая, раздвинул дверцы – и для нас просияла Рита. Она стояла на пороге квартиры – в джинсиках, в батничке, и в мамином кружевном передничке. Загляденье.
– Привет! – зазвенело на всю площадку.
– Ритка! – эхом отозвался Настин голос.
Сестричка кинулась тискать мою разлюбезную, а тут и мама подбежала, так что мне места для жарких объятий не оставили. Да и куда я – с двумя сундуками?
– Риточка! Риточка! – заливисто щебетала родительница. – Мы тебе такое платье привезли! Тако-ое! Просто закачаешься!
– И туфли! – подсказала Настя.
– И туфли! Пошли мерять!
– Пошли! – обрадовалась Рита. – А у меня всё уже готово! И салаты, и заливное, и зразы… И телятина с черносливом на горячее! Дотушивается уже…
– Та-ак, вкуснятины сколько!
– Да когда ж ты успела, Риточка?
– А нас сегодня отпустили пораньше! Профессор сказал, что Новый год – это святое!
Отобрав у меня ручную кладь, женщины удалились в мамину спальню, переговариваясь и пересмеиваясь, а я развалился на диване, отдыхая от тяжких трудов. Похоже, в багаже перевозили парочку минералогических коллекций…
Из-за запертой двери «будуара» доносились восклицания, смех и неразборчивый говор. Ставлю один к двадцати, что Риту допрашивают на мой счет. Настеньке всё интересно, а маманьке – тем более.
«А Миша, правда, тебя любит? А сильно? А что он тебе подарил? Да ты что-о?! Ух, ты-ы…»
И получаса не прошло, как три грации продефелировали в зал, одинаково покачивая бедрами, одетые со вкусом и… Нет слов. Обворожительный эффект!
Гарина-старшая в брючном костюме «по мотивам Ив Сен-Лорана» постройнела, помолодела даже; Гарина-младшая, обтянутая юбочкой-миди и воздушной блузкой повзрослела, а Рита в простеньком на вид платье будто сошла с глянцевой обложки – пленительная и недоступная дива. Такой только в Каннах на красной дорожке блистать, небрежно улыбаясь объективам…
– Прелесть какая… – растерянно толкнулось из меня. – Мам, завидую папе! И Настиному жениху завидую. И даже себе самому!
Грации дружно зарделись.
– Нету у меня никого… – сбивчиво парировала сестричка, отводя глаза.
– Будут! – заверил я ее.
– …Пан Владек! – вскричала пани Моника, спускаясь в кабачок. – Вот вы-то мне и нужны. Скажите, вы когда-нибудь охотились на дичь? На всяких, там, уток, курей…
– На кур охотится Тереза, – заносчиво ответил пан Владек. – В мясном отделе гастронома! – он приосанился. – Но… Да-а! Любой мужчина – охотник. Добытчик! Это у нас в крови…