– П-прохладненько! – вздрогнула Светлана, обнимая себя за плечи.
Я слегка прижался к ней, словно делясь теплом.
– Как там Маша?
– Женька снял комнату в коммуналке, – близняшка оживленно выболтала последние известия. – Хозяйка, говорит, на Бабу-Ягу похожа, но добрая. Машка ее боялась сначала, а сейчас привыкла… Да она больше из-за Жеки переживает – у того же комиссия скоро. А вдруг, говорит, годным к строевой не признают? Или с ограничениями? Какая тогда свадьба? Кому веселиться? – она вздохнула: – Житие мое…
– А ты как? – я крепче притиснул подружку.
Она верно меня поняла – и щеки ее пыхнули румянцем.
– Да никак пока… – застеснялась девушка. – Юрка в своей общаге, я – в своей. Какие тут могут быть дети? Не знаю, Миш… То ли Машка легкомысленней меня, то ли мудрей… Вот, не знаю! Тут… Ну, я так думаю! Надо или учиться, или нянчиться с малышом. Кормить грудью в аудитории?.. Как-то это… – она неопределенно повертела кистью.
– Ла-адно… – потянул я. – Что-нибудь придумаем… насчет «улучшения жилищных условий».
Близняшка засияла, прильнула ко мне на секундочку, и убежала возиться с самоваром – растапливать сей медный агрегат с начеканенными медалями выходило у нее лучше всех. Светлана строгала лучины тонкими и длинными, у меня так не получалось.
Я подбросил дров, присев у жаркого зева топки, и на меня тут же навалилась Рита.
– Миш, а кто будет первой? – протек приятный голосок в мое рдеющее ухо.
– Никто, – просипел я, – ты же меня задавишь!
Девушка хихикнула, позволив мне разогнуться. Выпрямившись, я громко объявил:
– Девчонки, бросаем жребий!
– А как? Спички тянуть?
– Вон коробок!
Эгрегор засуетился.
– Ой, у меня! – радостно воскликнула Альбина. – У меня короткая! Я первая!
– Садись.
Мы уселись на лавку, удобно откинувшись спинами на теплеющие изразцы. Ефимова придвинулась поближе, и протянула мне обе руки. Я сжал ее ладони в своих.
«Есть контакт…»
Альбина уже «путешествовала во времени» со мной, видела Олександра – целитель отразился в лесном роднике, откуда он черпал воду. Длинные волосы цвета спелой соломы, обжатые кожаным обручем, строгие, немного печальные синие глаза, розовый шрам на щеке…
– Сосредоточься… – поднапрягся я. – Ничего не бойся, я рядом…
– Н-не боюсь…
– Давай…
Девушки «в партере» замерли, а Ефимова заметно побледнела, погружаясь в глубины подсознания. Малое усилие – и мне удалось соскользнуть за нею в «расщеп».
Если бы в эти минуты кто-нибудь громко затарабанил в дверь или девчонки уронили стул, резкий звук рассеял бы то зыбкое, почти нереальное состояние, в которое входили мы с Алей. Но «палаты» полнила тишина, даже поленья еле-еле потрескивали.
Я почти не помогал девушке, лишь успокоил ее легчайшим посылом – оба сердца выстукивали шестьдесят раз в минуту. Пятьдесят восемь ударов… Пятьдесят два…
Мрак подсознания, этого темного подвала «Я», высветлился сразу. И мое определение оказалось предощущением – нам с Альбиной было явлено мрачное подземелье. Сверху нависали закопченные своды, в ржавых держаках горели факелы, шатая тени, а у большой иконы мерцали оплывшие свечи. Под образами корчился монах в черной сутане – всхлипывая, он зажимал страшную рану, но кровь обильно сочилась меж пальцев. Рядом, раскинув руки по плитам пола, лежал еще один бенедиктинец – в груди его торчал кинжал, воткнутый по рукоять.
В здоровяке с мускулистыми, волосатыми лапами я не сразу признал палача – голова в красном капюшоне валялась отдельно от тела.
Ракурс резко сменился – дальний предок Альбины увидал ту, ради которой пускал кровь его меч. Прекрасная девушка заливалась слезами, привязанная сыромятными ремешками к грубому тяжелому креслу. Ее красоту прятала одна лишь домотканая рубаха – груди распирали ее, круглясь отчаянно и дерзко.
– О, Камилла! – вытолкнул гневный и любящий голос. – Что они с тобой сделали?!
– Ты пришел… – простонала Камилла. – Илия, я так ждала тебя… И ты пришел!
Я слышал старофранцузский язык, не разумея ни слова, но мыслеобразы точно передавали смысл.
Илия, рыча от ярости на инквизиторов, освободил девичью ножку, сдавленную ужасным «испанским сапогом», и бережно подхватил Камиллу на руки.
– Тебя будут искать… – пролепетала «ведьма». – Они не простят…
– Не найдут! – отрезал предок. – Я увезу тебя далеко-далеко… За буйные леса, за высокие горы, за глубокие реки…
…Вздрогнув, я вернулся в явь. Рядом взволнованно дышала Альбина, а девчонки просто изнывали от любопытства.
– А мог это быть Илья Муромец? – гибко поднялась Ефимова.
Мой ответ начался со вздоха:
– Да кто ж его знает? Судя по мечу, там тринадцатый или четырнадцатый век. Французское королевство…
– Ну, Аля-я… – заныла Тимоша. – Ну, расскажи-и…
– Повествуй, – улыбнулся я, – а то не отстанут.
Отворив печную дверцу, подкинул дровишек.
«А если не вдвоем, а всем эгрегором? – подумал отрешенно. – Надо попробовать…»
Прислушиваясь к сбивчивому голоску Альбины и аханью слушательниц, я глядел на огонь, и не заметил, как мою шею оплели гладкие Ритины ручки.
– Здорово, правда? – шепнула она, губами щекоча ухо.
– Здорово. После обеда попробуем все вместе. Так расщепление на сознание и подсознание должно легче пройти…
– Занудка мой! – нежно вымолвила Рита, и чмокнула меня в орган слуха.
Понедельник, 16 января. Ночь
Москва, улица Малая Бронная
…Не кошмар, нет. Просто тяжелый сон, давящий на психику. Игорь Максимович видел себя стоящим на раскаленных камнях, слабо рдеющих под ногами. Отвесные скалы, черные и гладкие, как полированная крышка рояля, замыкали горизонт, вздымаясь к темному беззвездному небу – багровые тучи неслись в вышине, подгоняемые чудовищной силы ветром.
Внезапно тяжелый, отравленный ядовитыми парами воздух всколыхнулся от хтонического, непередаваемо низкого зыка: «Покорись!»
Шатнувшись, Котов взмахнул руками в жесте отражения зла – и проснулся.
Тишина уняла страх. Профырчала за окном ранняя машина, разгоняя фарами застоявшийся мрак. Из гостиной доплывало мерное щелканье маятника.
Глубоко дыша, унимая заполошное сердце, Игорь Максимович глядел в потолок, скрытый ночной чернотой. Тоска разрасталась в душе, раня холодом.
– Всё, как предсказано… – шевельнулись губы, складываясь в жалкую улыбочку.
Он сел и опустил ноги на коврик. Знакомое касание отозвалось внутри эхом успокоения.
«Что уж тут поделаешь…», – понурился Котов.
Застегнув пижаму, он сунул ноги в мягкие войлочные тапки, и спустился в гостиную. Прошелся, касаясь рукою корешков старых книг. Провел кончиками пальцев по скользкой, уже остывшей каминной полке, и прошаркал в кабинет, став печальным и смиренным.
«Первым делом – привести в порядок бумаги, – думал Игорь Максимович, будто вчуже. – Ох, суеты сколько, а беготни…»
Он медленно опустился в кресло, и уставился в окно.
За стеклом – зыбкая тьма, но края крыш уже даются взгляду – на востоке копится предрассветная серизна. Еще совсем немножко сдвинется, подвернется земной шар – и затеплится заря, нежное предвестье утра…
– Некогда тут красотами любоваться! – грубо скомкав лирику, Котов достал пухлую папку, и буркнул: – Делом займись!
Глава 14
Среда, 18 января. Утро
Сейшельские острова, Виктория
«Сторожевой» вышел на рейд первым. Еще два БПК – «Маршал Ворошилов» и «Ташкент» – маячили на горизонте, отходя к острову Санта-Анна, а танкер «Борис Бутома» должен был подойти к вечеру. Он сейчас где-то там, на севере, за пронзительно-синим разливом вод.