Глава семейства шагал, хмур и зол, Лидия Васильевна прикрывала рот ладонью, чтобы не видно было, как дрожат губы, а побледневшая Настя сжимала кулачки.
Громко щелкнул затвор винтовки, и Риту передернуло.
«Это всё взаправду!» – поразилась она простенькой истине.
– Шнелле, шнелле! – прикрикнул «охотник», распахивая заднюю дверцу фургона, и загнал пленников в будку, жавшую со всех сторон.
«Миша, Мишечка!» – отчаянно воззвала девушка, но психодинамический сигнал рассеялся в двух шагах…
Глава 17
Суббота, 28 января. Утро
Москва, улица Малая Бронная
Углядев издали милицейскую машину, я замедлил поступь. Прогулялся мимо дома Игоря Максимовича по другой стороне улицы, дисциплинированно дошагал до перехода… А тут и люди в стальной форме покинули подъезд. Желтая «Волга» с синей полосой зафырчала, да и отъехала.
«Ну, и отлично», – мелькнуло в голове.
В парадное я даже не заглядывал. Дверь в квартиру опечатана – что мне, на бумажную полоску с печатью любоваться? Да и к чему светиться зря?
В общем-то, я редко встречал соседей Котова. Над ним жила вдова какого-то генерала, дама надменная и нелюдимая. Зато создавалось полное впечатление, что по квартире она ходила на цыпочках – ни стука, ни скрипа. Благодать.
Свернув под арку, отделанной рустовым камнем, я вышел во дворик и направился к неприметной двери черного хода. Надо полагать, до революции ею пользовались кухарки да молочницы, шмыгая в людскую. С тех пор половину дверей заложили кирпичом, но мой наставник и генеральша не поддались общему поветрию.
Прислушавшись к гулкому беззвучию, я вошел в осиротевшую квартиру. Клацнул замок, и воздух снова застыл над жилплощадью.
«Как одинока тишина…» – пришло мне на ум.
В коридоре витал смолистый аромат дров, расходившийся из чулана, а из кухни слабо, на грани восприятия, попахивало кофе.
«Будто по-прежнему всё…»
Я заглянул в «трапезную», и коротко вздохнул – на столе стояла белая кружка Игоря Максимовича. Он ее так и не помыл.
Зашипела вода, звонко брызгая в дефицитную мойку из нержавейки, мутнея под моими пальцами. Я оттер кофейные потёки, словно совершая некий тайный ритуал, и сунул кружку в позванивавшую решетчатую посудницу, к фаянсовым товаркам, звякнувшими глазурованными боками.
– Что ж вы так, товарищ наставник?.. – тускло выговорил я.
Просто зло берет… Ну, хоть бы предупредил, что ли! Только не потом, когда всё поздно, а заранее, чтоб спина к спине у мачты! Вдвоем!
«А-а! Только и остается губы кривить…»
Может, Котов просто взял, да и покорился судьбе? Он же верил в предопределенность! Или не решился противоречить «божьему замыслу»?
Ни один смертный не волен переиграть «всесильный рок» – не ведают люди, что им суждено. Но мы-то с наставником ведали! И вполне могли бы «спрямить» свои мировые линии. Вот только Котов не посмел, а я – иной.
Нет, шарахаться, лишь бы обмануть фатум, мне и в голову не приходило. Просто, зная, какой именно жребий выпадет в будущем, я поневоле прикидывал варианты. Вот взять, хотя бы, историю с президентом Северного Йемена. Хороший же дядька! Что же, позволить саудовцам устроить покушение на Аль-Хамди? Да ни за что! Однако в той версии грядущей жизни, что открылась мне, я должен был прилежно соблюсти договоренности с Политбюро, то есть, не проявлять рискованных инициатив, действуя строго по утвержденным правилам – сообщить, кому надо, и пускай КГБ делает укорот саудитам. А я взял, да и подключил к этом уделу Алона с его головорезами! Еще и Маринке послал весточку по электронке…
В итоге – блицкриг в Хиджазе. Ершов наверняка советовался с Ивановым или Андроповым, но все же решение принималось в Багдаде, а не в Москве. А я всё точно рассчитал – ну не мог Аль-Бакр удержаться, не уступить искусу! Оттяпать Эль-Хасу, пока заплывших жиром армейцев короля метелят войска Иордании и Йемена! Да саудовцы и одного фронта не удержат, а уж против двух… Падут! И пали.
А «туман войны» застил мое личное будущее…
Я не знаю теперь, чего мне ждать завтра, через год или сто лет спустя. Долгожительство, конечно, впечатляет, и оно стало одной из причин того, почему я подтягиваю девчонок к своему делу – и к своему уровню. Разумеется, они пока не в курсе о «продленной» молодости – опасаюсь чрезмерного ажиотажа. Хотя, если подумать, я в этом случае – заинтересованное лицо. Рита и в шестьдесят будет выглядеть на тридцать – разве плохо?..
«Туман войны»… Мне сразу пришли на ум корявые стишки времен восьмого класса, сочиненные в момент депрессии:
В том варианте жизни, что я вычитал из «Книги судеб», хватало всякого – и чествований, и утрат, и чинов, и званий. Мне даже шили фрак по случаю званого обеда у королевы Елизаветы!
Пошьют ли теперь, знать не знаю, ведать не ведаю, но точно могу сказать – никакая банда метагомов мне не угрожала в напророченном житии. Аидже с подельниками – следствие моего поступка, не учтенного в прошлой «фатум-версии». Какого? Аравийской войны? Или «переформатирования» Ротшильда? Да и так ясно….
Дэвид Рокфеллер наверняка был в курсе секретных договоренностей президента Форда. Генри Киссинджер – его агент влияния, и он всё, как есть, докладывал боссу. И насчет объекта «Миха», и о визите Первого Джентльмена в НИИ «Прогноз»…
А старина Дэйви сразу смекнул, что к «Великой шахматной доске» подсаживается новый игрок, и оперативно принял меры – неспортивные, но действенные.
Вопрос: где же прячутся «экстрасенсы-экстраскунсы» с повадками бандосов? Затаились они не зря – надо и раны зализать, и восстановить убыль Силы. Котов, хоть и любит… любил жаловаться на дряхлость, был «вооружен и очень опасен».
Вчера с утра я сразу двинул к месту преступления – хотел уловить ментальные следы убийц. Как нос собаки чует запах, я «унюхал» таявшую эманацию Силы. Самый мощный «отпечаток» оставил Аидже. Справа от него топтался филиппинец – этого наставник вырубил. Жаль, что не убил… А слева от главаря скучал тибетец.
Теперь я их не упущу, да толку от моей решимости! Я как тот пес в стерильной комнате, где ничем не пахнет. Сутки на ногах, а результат – ноль целых, ноль-ноль…
Бесшумно ступая, прошел в гостиную. Всё, как всегда…
Важно отмахивает маятник, качая тусклые медные отсветы, расталкивая секунды, а пальма под окном топорщит перистые листья, впитывая неяркий зимний свет.
Мои пальцы коснулись земли в вазоне – влажная. Не забыл Игорь Максимович зеленого любимца, полил перед уходом из жизни…
Легчайший ментальный шорох заставил меня встрепенуться – и замереть. Не мысль даже, отголосок мысли скользнул, задевая мой мозг невесомым перышком. Тсеван Римпоче!
«Попался! – улыбнулся я неласково. – Орехово-Зуево? Да, где-то там…»
Тот же день, позже
ЧССР, Шумава
«Фольксваген» довольно резво петлял по заброшенной лесной дороге, то завывая на подъеме, то взрыкивая на частых поворотах.
Гарины теснились на узких жестких лавочках, спинами колотясь о гулкие борта – машину шатало и подбрасывало на ямистой колее. Двое «охотников» засели в кабине, а третий делил с Иржи потертое сиденье в будке, карауля пленников.
Немчура развлекался тем, что корчил рожи, пугая девушек, и сам же кис от смеха, наполняя фургон вонью табака да пива.
– Идиот какой-то, – выцедила Настя.
– Не какой-то, – поправила ее Рита, – а полный.
«Охотник», хихикая, привалился в уголку подремать, а Иржи, снисходительно кривя губы, высказался:
– Ваша реакция понятна, но неосторожна.
– Ах, извините! – буркнула Настя.
– Пан Корда, – шевельнулся Петр Семенович, – судя по всему, вы продались не за кроны, а за марки?