Я оглянулся на бледную Настю, на Валиева, притиснувшего девушку, на Рахимова, что тараторил в радиофон доклад-скороговорку, и коротко бросил:
— Все!
Там же, позже
— Не хреново девки пляшут… — хмуро выговаривал Иванов, утаптывая ковер. — Миша, вы уверены, что целились не в вас?
— Уверен, Борис Семенович, — вытолкнул я, отходя. С одного боку ко мне жалась Настя, изредка вздрагивая, с другого — Рита. — Там угол обстрела… В общем, я был в стороне. Убили того, кого хотели. Думаю, Курику зачистили. Серж свое задание провалил, когда затеял драку. Ему бы драпать сразу, а он за оружием полез… Ну, и всё. Грохнули.
— Не хреново девки пляшут… — длинно вздохнул генерал-лейтенант. — Да-а… Круто они взялись… А я еще, помню, морду кривил, когда Юра… э-э… Юрий Владимирович поручил мне охрану вашего «ящика»! Вот, думаю, не было печали… Еще одна скучная текучка на мою голову! Ага, скучная… Видать, Миша, здорово вы их обошли. Ишь, как задергались! Нет, чтоб как все порядочные шпионы, внедриться тихонечко, с годик-другой не отсвечивать… Фиг. Чуть ли не в атаку прут!
Запиликал радиофон, и генлейт живо выцепил его из внутреннего кармана.
— Да! — напряженное лицо разгладилось. — Ага… Очень хорошо! Оставайся пока там, и Славина подтяни. Ну, да, он в теме… Давай! Та-ак… — выговорил он, пряча радик. — С вашей мамой все в порядке — катаются с горки, угощаются похлебкой из оленины и любуются северным сиянием. А теперь… Надо бы и вас, девушки, упрятать, куда подальше!
— Ага, — буркнула Настя, чуток враждебно взглядывая на Иванова, — во внутреннюю тюрьму КГБ!
— А что? — ухмыльнулся чекист. — Хорошая идея!
Бегло улыбнувшись, я глянул на дверь кухни. Костя, не дожидаясь вежливого «брысь!», удалился сам. Начистил картошки… Варится уже, наверное. А благоуханное скворчанье… М-м… Это мелко порезанная курятина жарится с луком…
Отрываясь от гастрономических мечтаний, я негромко сказал:
— Если куда подальше, то и Валиева с ними. Товарищ надежный. Не гадая, Настюшку прикрыл.
Сестричка зарделась, а Иванов поправил очки, и согласно кивнул:
— Да, это оптимальный вариант.
— Куда уж оптимальней! — дерзко фыркнула Рита. — А Мишечка? Опять ему одному оставаться? Мы в тыл, а он на передовую?
— Значит так, — заявил Борис Семенович с властным превосходством. — С Мишей поступим иначе. Вплоть до Нового года ваш институт, Миша, переводится, так сказать, на осадное положение. Никаких выездов и переездов! Все сотрудники будут дневать и ночевать на объекте! Условия мы обеспечим. Продукты завезем, и всё остальное тоже. Вплоть до цистерны с соляркой для дизель-генераторов…
— И патронов, патронов побольше, — хладнокровно подсказал я.
— Охрану обеспечим! — лязгнул Иванов. — Никого не впустят, никого не выпустят. Жен и детей сотрудников укроем в отдаленных санаториях. Слабых звеньев не останется!
— А я еще на Мишечку обижалась, — нарочито загрустила Настя. — Он меня «чучелком» обзывал! А, оказывается, не чучело из меня, а «слабое звено»…
Я обнял покрепче обеих.
— Это временно, девчонки…
— Именно так, — внушительно сказал Борис Семенович. — И не переживайте, не соскучитесь! Мы и всех подруг отправим с вами…
— …По этапу, — желчно фыркнула Рита, словно вторя Гариной-младшей.
Кагэбэшник побурел, но не успел ответить по существу — Костя выглянул из кухни.
— Идите есть, секретоносители, — добродушно заворчал он, и в упор глянул на Иванова: — Это и вас касается, товарищ генерал-лейтенант!
— Слушаюсь! — буркнул Борис Семенович.
Вторник, 4 декабря. День
Ленинград, улица Некрасова
Щукин придвинул кресло поближе к окну — осторожно, чтобы не колыхать тюль. Квартира «Жаргина» находилась точно напротив, по ту сторону двора, разве что чуть-чуть повыше. Можно было бы устроить наблюдательный пункт и на чердаке, но Тихонов воспротивился — мало ли кто шастать будет. А тут — квартира!
Тихо, спокойно. Единственная жиличка — Глафира Терентьевна. Даже по имени чувствуется — старый кадр! Резвая бабуся, еще во времена НКВД грамотами отмеченная, с готовностью удалилась на дачу в Комарово. Все равно ж, мол, ездить приходится, печку протапливать, чтобы жилой дух не покидал строение. А ночевать в тишине, да на свежем воздухе, где и зимой хвоей пахнет — для здоровья очень даже пользительно.
Привстав, Саша осторожно приблизил бинокль к полупрозрачному тюлю. На месте объект… По комнате шастает.
Только никакой он не Жаргин, а вовсе даже Гюнтер Брозе. Опытный агент германской разведки, в прошлом — солдат абвера. А настоящего хозяина паспорта вчера, вроде, откопали.
Шурик сжал зубы.
«Будет тут всякая «дойче швайне»…»
Не додумав, он замер — объект раздвинул шторы. Позыркал, двор осматривая, глазами мазнул по окнам, и всё как бы между прочим — Брозе держал в руке красную детскую лейку, поливая пышные кустики герани. Консервные банки из-под зеленого горошка изображали цветочные горшки — сквозь надпись «GLOBUS» проступали ржавые потеки…
Щукин вздрогнул — в окне напротив вдруг сверкнула круглая дырка, а еще одна, между глаз «Жаргина», тут же брызнула темной вязкой кровью. Пуля прошла навылет, вынося объекту затылок, и человек, еще секунду назад живой, рухнул навзничь.
— Пятый — Первому! — затараторил Саша, едва не переходя на крик. — Брозе убит! Снайпер на чердаке!
Он договаривал на бегу, торопливо накидывая куртку, чтобы прикрыть плечевую кобуру. Тихонько затворив дверь, на цыпочках поднялся на чердак.
— Первый — Пятому, Первый — Пятому! — бубнила рация. — Снайпера не преследовать!
«А я и не собирался!» — мелькнуло у старшего разведчика. Рявкнуть бы, чтобы Тихонова проняло…
В смутном чердачном полумраке пахло пылью и голубиным пометом. Сквознячок шевелил паутину на стропилах, а редкие лучи неяркого солнца окунались в грязный керамзит. И тишина…
Ошибся он, что ли? Не может такого быть.
Стреляли оттуда… Вооружившись, Щукин ступил на толстую доску, проложенную между балок, и двинулся бочком. Вон он!
У слухового оконца лежал ничком человек, мужчина лет сорока. В замасленных штанах и кирзачах, в фуфайке и непременной ушанке, он смахивал на сантехника, легшего на лист фанеры, лишь бы дотянуться до нужного стояка. Вот только сжимал «слесарь» не газовый ключ, а винтовку СВД с оптическим прицелом.
Башка поникла… Шурик нервно сглотнул, подобравшись еще ближе — и опустил пистолет.
— Пятый — Первому. Снайпер убит выстрелом в голову.
— Понял, Пятый! — зашелестел голос Тихонова. — Ничего там не трогай!
— Принято, — вытолкнул Щукин, косясь на ушанку, полную мозгов. Кровь медленно растекалась по фанере — не красная, не черная, а какая-то бурая.
Безумный, жестокий, шпионский, шпионский, шпионский мир повернулся к Шурику еще одной своей гранью. На всякого киллера найдется свой антикиллер…
Вечер того же дня
Мэриленд, Кэмп-Дэвид
«Вроде тоже не юг, но с Москвой разве сравнишь, — вяло размышлял Даунинг, глядя за окно «Линкольна». — В России сейчас снежно и холодно. Может, заметает. Или морозы. А здесь…»
Оголенные ветви бодро задирались вверх, к яркому солнцу и безоблачному синему небу. Трава вроде бы увяла, но обочины зеленели, лишь местами пожухнув.
«Разве это зима… — подумал Джек, и усмехнулся: — Неужто ностальгирую?»
Пластаясь над подъездной дорогой, лимузин выехал к воротам Кэмп-Дэвида. Здесь, под горой Катоктин, за семьдесят миль от шумного и продажного Вашингтона, держалась тишина американской глубинки.
Даже дома президентской резиденции подходили окружающей их глуши, полузабытому медвежьему углу — никакого бетона, только грубые бревна и дикий камень!