— Скоро уже конец, — прошептала она. — И мы пойдем купаться.
— Только ты и я? — всхлипнул Цацики.
Элена кивнула и протянула ему носовой платок, чтобы он высморкался. Цацики стало немного легче, но он подумал, что хорошо ему уже не будет никогда.
Вдруг мама Элены бросилась к гробу и завыла как волк. Слов священника было почти не разобрать. Цацики перестал плакать, такое это было удивительное зрелище. Когда священник договорил, Янису и папе Элены пришлось отрывать ее от гроба.
Теперь и Элена плакала. Слезы тихо катились по ее щекам. Цацики взял ее за руку.
— Прощай, дедушка, — прошептала она, когда Димитриса выносили из церкви.
Распорядитель похорон закрыл крышку гроба. Цацики никогда больше не увидит своего дедушку, разве что на фотографиях.
Вот что такое смерть.
Никогда, никогда больше.
Теперь мы снова будем вдвоем
Прошло две недели с дедушкиных похорон. Цацики было совестно, что он грустит уже не так сильно, как поначалу. Более того, он неплохо проводил время: Элена была необычайно добра к нему и почти всюду брала его с собой.
Взрослые очень много спали, но постепенно жизнь вошла в свое русло. Янис вернулся на свою стройку, таверна снова открылась для посетителей.
Цацики видел, что бабушка Мария все еще скорбит. Каждый день она ходила на могилу и говорила с дедушкой Димитрисом. Цацики сомневался, что дедушка ее слышит, но всякий раз просил бабушку передать ему привет. Главным образом для того, чтобы ее порадовать.
Часто, стоя у плиты, бабушка вытирала глаза уголком фартука. Дел у нее было полно, потому что в деревню начали съезжаться туристы.
В основном немцы, но встречались также шведы и норвежцы. Во время наплывов посетителей в таверне Цацики с Эленой помогали мыть посуду, принимать и разносить заказы.
Это было здорово. Больше всего Цацики нравилось, когда приходили шведы с детьми. Он сразу чувствовал себя взрослым и очень важным человеком. Он был единственным греком в деревне, который владел шведским, а это, конечно, ценилось выше, чем знание греческого. По-гречески здесь говорил каждый.
Сегодня они с Эленой пообещали бабушке перевести меню на шведский и английский, но Элена вдруг пропала. К счастью, ее папа уже уехал в Канаду, зато мама бегала по всей деревне и искала ее. Она страшно сердилась.
Цацики знал, где Элена, но он поклялся никому не говорить. Иногда Цацики жалел, что Элена так много ему рассказывает и вынуждает его врать. Врать Цацики не любил. Чаще всего он делал вид, что не понимает, о чем его спрашивают бабушка и мама Элены.
На этот раз Элена отправилась в город с Георгиосом. Он пригласил ее в кафе на пристани, и Элена, конечно, была на седьмом небе от счастья. Но с ее стороны было нечестно так долго не возвращаться. Сейчас Цацики очень ее не хватало, потому что он не умел читать по-гречески.
Всё, что ему самому удалось перевести, это:
Кольца каракатицы во фритюре
Маринованная каракатица (Осторожно, это гадость!!!)
Бабушкины тефтельки
Шашлычки
«Цацики» можно было не переводить.
Бабушка ободряюще ущипнула его за щеку и поставила перед ним блюдо с арбузом. Как и раньше, она все время пыталась его накормить. Бабушка, видно, обожала упитанных детей. Таких, как младший брат Элены — Никос. Вот уж кому приходилось без конца сносить ее щипки и колючие поцелуи.
Цацики услышал, как где-то вдалеке остановился скутер Георгиоса, скоро в таверну вошла Элена и уселась напротив него. Вид у нее был злющий.
— Что, плохо съездили? — спросил Цацики.
— Плохо. Он — каракатица.
— Ты же любишь каракатиц, — напомнил ей Цацики.
— Я люблю их есть, — ответила Элена. — Но мне не нравится, когда каракатица хочет съесть меня!
В таком настроении расспрашивать Элену не имело смысла. Но Цацики стало страшно любопытно. В каком смысле — каракатица? Что такого Георгиос натворил?
Элена слопала остатки арбуза, потом перевела несколько пунктов меню и, улыбнувшись, посмотрела на Цацики.
— Теперь мы снова будем вдвоем — только ты и я, — сказала она. — O boy[5]! у меня такие планы!
Месть Элены
Было не позднее половины шестого, когда Элена растрясла спящего Цацики. Они тихонько спустились по лестнице.
— Мы едем ловить каракатиц? — с надеждой спросил Цацики.
— Нет, мы идем мстить Георгиосу.
— Мне-то он ничего не сделал, — запротестовал Цацики.
— Может, ты мне больше не двоюродный брат?