«Сага о Бельфлёрах», безусловно, выходит далеко за рамки «готического романа»; утверждать обратное было бы лицемерием с моей стороны. Этот роман, помимо прочего — критический взгляд на Америку, подчеркивающий, при всем пессимизме, невероятное стремление к личной свободе. Один за одним дети Бельфлёров сбрасывают с себя семейное «проклятие» (или «благословение»); один за одним отправляются дальше, в глубь Америки, чтобы осознать самое себя. Пусть замок разрушен, но молодые Бельфлёры живы. У них есть главное преимущество — молодость. Я по-прежнему вижу Америку, несмотря на потрясения последних лет, как нацию, ведомую молодыми. Пусть прошлое является для нас тяжелой ношей, но оно не может поглотить нас, и уж тем более — определить наше будущее. Америка — это сказ, который продолжается, и концовка его никому не известна.
Примечание автора
Перед вами плод воображения, обязанный со смирением, но и с определенной дерзостью подчиняться законам воображения. Время здесь обладает способностью сворачиваться в клубок, извиваться, истираться в пыль, после чего воскресает с прежней силой. «Диалог» здесь то упрятан в повествовании, то представлен в своей традиционной форме. Невероятное наделено здесь высшим правом и многогранностью, обычно свойственными реалистической прозе: таково было намерение автора. «Бельфлёры» — это пространство, состояние души; оно и впрямь существует — и свои, непреложные законы внутри него следуют строжайшей логике.
Джойс Кэрол Оутс
Вечность есть играющее дитя, которое расставляет шашки: царство над миром принадлежит ребенку.
Книга первая
МАЛЕЛЕИЛ
Явление Малелеила
Много лет назад, когда время превратилось в темный, непроницаемый омут, еще до рождения Джермейн (почти за год до него), ночью в конце сентября, когда остервенелые ветра, подобно вступившим в схватку духам, выли порой заунывно, порой сердито, а то нежно, как скрипка, отчего шея и руки покрывались мурашками, — в такую вот ночь, пронзительную, неуютную, полную невыразимой тоски, Лея и Гидеон Бельфлёры, лежа в своей гигантской кровати, вновь поссорились, и ссора эта закончилась слезами, потому что тела простых смертных были неспособны вместить столь ненасытную любовь; они хлестали друг друга злыми, бесцеремонными, невыносимыми словами, словно шелковыми плетьми (ведь каждый был убежден, что второй просто неспособен стать достойным его любви — Лея не верила, что мужская любовь может обладать глубиной, мера которой — молчание, присущее лесным озерам; а Гидеон сомневался, что женщине дано постичь природу мужской страсти, разрывающей изнутри, оставляющей его изломанным и изможденным, уязвимым, как дитя). В эту смятенную, исполосованную дождем ночь Малелеил и явился в поместье Бельфлёр на западном берегу огромного озера, Лейк-Нуар, где ему суждено было провести без малого пять лет.
Усадьбу семейства Бельфлёр местные окрестили замком, хотя владельцам это определение было не по вкусу. Даже Рафаэля Бельфлёра, который несколько десятилетий назад возвел это потрясающее сооружение, обошедшееся ему в полтора миллиона долларов, отчасти — в качестве подарка его жене Вайолет, а отчасти задуманный как стратегический шаг в борьбе за политическое влияние, слово «замок» раздражало и смущало. От него веяло Старым Светом, прошлым, Европой — этим «гнилым кладбищем», как частенько выражался Рафаэль. Снова он проговаривал четко, чуть в нос, словно обращаясь к публике. Когда его деда, Жан-Пьера Бельфлёра, изгнали из Франции, а герцог де Бельфлёр отрекся от сына, прошлое просто-напросто прекратило свое существование. «Теперь все мы — американцы, — говорил Рафаэль. — Выбирать не приходится, будем американцами».