Выбрать главу

Лея, несмотря на всю свою девичью браваду, попала под влияние той ветви семьи, что обитала на берегу Лейк-Нуар, проницательно подметив, что Ноэль Бельфлёр просто голову теряет от беременных женщин — даже таких, как она, крупных и не отличающихся шаблонной женственностью. И, забеременев, Лея почувствовала себя покоренной: в ней вдруг пробудился интерес к женщинам рода Бельфлёров и к их традиционному времяпрепровождению (они шили лоскутные одеяла, вязали, вышивали, заготавливали впрок овощи, плели интриги, устраивали приемы — один за другим, особенно зимой! — и в голос оплакивали усопших). Действовала Лея не из лицемерия или любопытства — она стала мягче, отзывчивее, даже слезливее и больше всего на свете любила теперь устраиваться в объятиях Гидеона. Во время первой беременности она невероятно много спала: иногда, проснувшись утром, она еще около часа боролась с дремотой и едва держалась, чтобы не заснуть прямо за обеденным столом (та самая Лея, которая прежде седлала свою прекрасную гнедую кобылу, чтобы принять участие в скачках в Долине, а однажды, шестнадцатилетней девчонкой, дождливым днем в конце сентября на спор доплыла до середины Лейк-Нуар и обратно). Она то и дело зевала и могла прикорнуть где угодно в жилой части дома и даже в тех комнатах, которые уже не отапливались. И что самое удивительное, Лея не находила в себе сил возражать, когда Гидеон и его родственники принимались нести всякую чушь. Беременная близнецами, она сделалась еще красивее. Ее кожа светилась, на безупречных губах играла неосознанная чарующая полуулыбка, глаза, хотя и глубоко посаженные и от этого темные, по-детски блестели, словно омытые слезами. Еще до рождения близнецов свекор, проникшись к Лее симпатией, пересмотрел (о чем и объявил во всеуслышание) свои мысли по поводу разумности решения Гидеона, взявшего в жены двоюродную сестру, которая жила на противоположном берегу озера.

(Лея мало того что была ему двоюродной сестрой, так еще и бедной родственницей; и дело было не только в том, что ее мать, Делла, воротила нос от своих родных. За несколько десятилетий до этого вся семья, во главе которой тогда стояли Иеремия и Эльвира, родители Деллы, противостояла увлечению бедняжки Деллы Стентоном Пимом. Они не сомневались, что молодой да ранний банковский клерк, разодетый по последней моде, со своей импортной машиной — обыкновенный бесстыжий, фантастически пронырливый охотник за приданым, и союз их будет чреват неприятными последствиями, хотя прекрасная Лея, похоже, родилась без изъянов.)

Как бы там ни было, свадьбу сыграли, Лея с Гидеоном явно обожали друг друга, и Лея вскоре забеременела, но не сразу — это не понравилось бы старшему поколению Бельфлёров, да и Делле тоже — и после долгих, но не чересчур тяжелых схваток произвела на свет близнецов. И все шло прекрасно. Какое-то время. Несколько лет. А затем… «Знаешь, чего мне хочется? — шептала она Гидеону. — Мне хочется, чтобы у нас родился еще один ребеночек. Как думаешь, я совсем дурочка? Думаешь, близнецы еще слишком малы?» Лея затосковала. Она стала мечтать о маленьком, придумывала дурашливые имена и даже стала водиться со своей золовкой Лили — поселившейся в замке задолго до появления Леи и обращавшейся с ней несколько надменно (да это просто от зависти! — заверял жену Гидеон). В девичестве Лея добилась заметных успехов в верховой езде, плаванье и даже учебе (хотя прилежной ученицей так и не стала — слишком беспокойным был ее разум, а воображение — чересчур игривым), теперь же чувствовала, как зарождаются в ней амбиции женщины. Матери. Будущей матери. Она смотрела на Лили с завистью, хотя предметом зависти был не муж Лили и не ее дети (за исключением Рафаэля с его миндалевидными глазами, застенчивого и вежливого, который явно благоговел перед Леей) — объектом зависти была легкость, с которой ее золовка беременела. Естественно, племенной кобылой она становиться не желала (эти непростительные слова слетели у нее с языка однажды вечером в присутствии Корнелии, но какую обиду она нанесла своей свекрови, Лее было невдомек), но она не имеет ничего против, да-да, ничего против еще одного — всего одного — ребенка. Пускай даже девочки.