Сначала он хохотнул, не поверив своим ушам. Лёгкая усмешка вмиг превратилась в истерический смех, но и это вскоре сошло на нет, когда мужчина столкнулся с серьёзным взглядом своей актрисы. Сердце с силой затарабанило о грудную клетку, кровь запульсировала в висках, каждая клеточка его тела наполнилась разочарованием. Пожалуй, сильнее эмоций он прежде не испытывал.
— Эмма, что ты несёшь? — мозг отказывался принимать эту безумную информацию. — Чёрт, ты… я видел, как ты болтала с Джонни вчера на конференции, ты же знаешь, что он торгует травкой? Если он и тебе предлагал, Эмма, только скажи, и я его уничтожу. А что хуже, натравлю на него твоего копа.
Девушка удивлённо распахнула глаза. Джонни, этот милый журналист с прекрасным чувством юмора, курит травку?
— Так вот, почему он всё время так хохотал, — пробормотала блондинка, сопоставляя факты. Пытливый взгляд карих глаз режиссёра заставил её вернуться на землю. — То есть, нет, я ничего не курила, Дэвид. Это моё решение, я хочу вернуться к нормальной жизни. Не переживайте, я выполню все условия контракта, более того, если наш каст продолжат приглашать на мероприятия, номинируют или позовут на интервью, я с радостью откликнусь. Я не сойду с промо-кампании и оставлю соцсети. Просто не буду принимать предложения сниматься, куда бы меня ни позвали. Будь то фильмы, сериалы, реклама или фото для журналов. С этим покончено.
Речь, многократно отрепетированная от первого слова и до последней слезинки, была закончена. Больше Эмме нечего было сказать. Впрочем, ей казалось, вымолви она ещё хоть слово — Дэвид словит инфаркт. До тех пор, пока он прожигал взглядом спинку кресла перед собой, актриса решила не шевелиться, и даже вздохнуть лишний раз не решалась. Атмосфера была напряжённой, в горле пересохло, но она не боялась. Те времена давно прошли. В конце концов, она всего лишь мелкая пешка на большом шахматном столе Голливуда, а партия от её потери ход свой не изменит.
Наконец, Тарино стал подавать признаки жизни. Он даже моргнул пару раз, для приличия, чем и привлёк внимание напряжённой донельзя Эммы.
— Скажите уже что-нибудь.
— Это твой коп тебя надоумил бросить карьеру? — резко выпалил Дэвид.
Его эмоции тоже имеют предел, и лимит их исчерпался достаточно быстро, так как в ту же минуту на его лицо вновь вернулась надменная гримаса безразличия. Это надо ещё постараться запихнуть весь свой шок, разочарование и обиду глубоко в душу, а сверху ещё и бетоном залить. Единственная эмоция, являющаяся его неизменным компаньоном — ярость — сейчас билась где-то в висках. Он посмотрел на Эмму, как на что-то отвратительное, словно и не было всех этих «высоких чувств», словно она изменила ему спустя черт знает сколько лет брака у него на глазах. Актриса стушевалась, но решительности своей не растеряла.
— Нет. Он уважает любое моё решение.
— Тогда какого черта? — снова слишком резко рявкнул режиссёр.
Очевидно, это не входило в её сценарий. Эмма была более, чем уверена, что после её заявления, Дэвид хмыкнет в своей этой надменной манере и вернёт взгляд к иллюминатору, словно этого разговора никогда и не было, может быть, затаит обиду. Подготовленные ответы исчерпали себя, пришло место правде.
— Во-первых, обойдёмся без грубости, пожалуйста, спасибо. А во-вторых, мы не подходим друг к другу, как самая дерьмовая пара в мире, которая сошлась только потому, что где-то в параллельной Вселенной произошло тоже самое. Только в параллельной Вселенной Эмма — акула, готовая идти по головам, ваша способная ученица и стерва, отменно сосущая хрен крупных голливудских шишек вроде вас. Я полезла туда, где не место обычной девчонке из Канзаса. Я нашла свое предназначение и собираюсь заниматься этим всю жизнь, а Голливуд — это, оказывается, не то, что мне нужно.
Дэвид смерил её презрительным взглядом.
— Ох, правда? И что будешь делать, пойдешь работать в закусочную?
— Это вас не касается, — с обидой рявкнула она. — Я озвучила свое решение.
— Ты просто дура, провинциальная дура, Эмма. Тебе предоставилась возможность превратить свою скучную и однообразную жизнь в сказку. А что ты выбрала? Каждый день гладить рубашки своему копу? Что он тебе может дать, кроме нервного срыва и срока, если ты вдруг ему наскучишь?
Он снова был резок, необычайно резок, но в этот раз всё было иначе, поскольку Дэвид был ещё и неправ. Чувства, охватившие его разум и завладевшие его душой, говорили за него — говорили едко и без права на дальнейшие оправдания, а Эмма их и не принимала. А потому, вместо того, чтобы препираться с ним, она вернула свой взгляд к иллюминатору. Где-то в ночи зарождался новый день.
— Год… — раздалось где-то справа от Эммы. Она нехотя повернула голову, чтобы увидеть разъяренного Дэвида.
Его губы были сжаты в тонкую полоску, руки сомкнуты в замок, а брови нахмурены. Он всегда выглядел так, когда был недоволен съёмочным днем, и сейчас всеми путями пытался показать Эмме, что она приняла неверное решение.
— Что?
— Почти год ты в Голливуде, ты знаешь, что остальным не хватает и десятка лет, чтобы приспособиться? Некоторые знаменитые актёры, не буду показывать пальцем, чтобы прийти в тот же ТодПикчерс, годами снимались в малюбюджетном дерьме, были на побегушках у ассистентов, брались за любую роль, чтобы потом с достоинством поучаствовать в массовке голливудского дерьмеца от, например, твоего любимого Денни Дито. А ты родилась в рубашке, или черт знает как это назвать, потому что такой шанс ещё никому не перепадал. Ты ещё не обосновалась в Голливуде, а уже снималась у меня. В фильме, который открыл промо-тур — грёбанный склад возможностей для тебя. Всё, что тебе надо было делать — оголять белые зубки, декольте и посмеиваться, когда скажут, тогда весь мир пал бы к твоим ногам. Ты не можешь просто так уйти, это бред, Голливуд никогда не отпускает тех, кто однажды попал в его изящные наманикюренные лапы.
Он выдохнул, с шоком и несоизмеримой злостью осознавая, что эта блондинка его не слушала. Очередная речь от Тарино больше не воспринималась, как вдохновляющая и мотивирующая, все это больше походило на тренинг в какой-нибудь сомнительной конторе, где тебя якобы ставят на место, а потом отмывают у тебя бабки, затем квартиру, затем твою жену и собаку. Эмма покачала головой и сказала единственное, что пришло на ум:
— У вас шнурки развязались, мистер Тарино.
После такого тяжёлого разговора с Дэвидом Эмма уже и не питала надежд на адекватную реакцию от Альберта и Рэя. Она дала себе маленькую передышку в Остине, хотя таковой её назвать было трудно, поскольку Тарино совершенно обезумел, все вопросы на интервью переводя на Эмму, заставляя её краснеть и отвечать на то, к чему она не готовилась. Отключиться от внешнего мира, как бы он не хотел, у режиссёра не получилось — прежняя тактика дала сбой, ведь с этой маленькой блондинкой все механизмы выходят из строя. И он уж никак не мог контролировать себя, когда подолгу испепелял её взглядом, пытаясь выстроить в голове целую стратегию того, что делать дальше. Эмме же было плевать. До крайней точки их тура оставалось несколько дней, и все, на чем были сосредоточены её мысли — долгожданное возвращение домой. К Джеффу, к подругам, к Лаки.
Вечер в Сан-Франциско у Эммы сопровождался серьёзным недомоганием. Такой серьёзный переход из зимы в лето у любого мог вызвать климатический инфаркт, особенно, после дикой жары в Майями. Так или иначе, она выдержала красную дорожку, пресс-конференцию и два интервью, а затем с гордо поднятой головой отправилась на ужин. Блондинка испепеляла взглядом то Рэя, то Альберта, думая, как бы преподнести эту безумную информацию двум людям, благодаря которым в этом туре она не спрыгнула из окна отеля ещё в Сиэтле. В голове девушки не было свободного места, в то время как мысли в ней роились с бешеной скоростью: столько надо обдумать, впереди Рождество, а она ещё не всё успела к нему подготовить, и стоит ли полностью положиться на человека, которого она попросила о помощи, как нужно начать разговор с директором, стоит ли обсудить с продюсером её уход… всё это отдавалось бешеной болью в висках, и ближе к десяти вечера, когда члены каста стали расходиться, Эмма уже хотела послать всё к чертям и пойти в номер — как всегда позвонить подругам, Джеффу, принять горячую ванну и лечь спать. Но серьёзный взгляд Рэя, направленный в сторону девушки, заставил её притормозить и не спешить вставать из-за стола. За ним, к слову, по иронии судьбы остались трое — Эмма, Рэй и Альберт.