– Мы хотим корову! Мы хотим корову!
Я прохаживалась туда-сюда вдоль линии марширующих учеников, призывая их кричать громче, топать сильнее, махать плакатами как можно выше. Мы доходили до края детской площадки и заворачивали обратно к зданию, завершая полный круг по двору. Кучка учителей собралась у дверей, и физкультурница дула в свисток, безуспешно пытаясь привлечь наше внимание.
Взгляд моего друга Шона метнулся к тому месту, где стояли, скрестив руки на груди, учителя. Его плакат дрогнул.
– МЫ ХОТИМ КОРОВУ! – напомнила я ему. Запрыгнула на пень и воздела руки к небесам. – Это наша школа! У нас должно быть право выбирать свой талисман!
Толпа разразилась приветственными воплями. Я вторила ей.
Потом соскочила на землю и встала во главе шествия.
– Чего мы хотим?
– КОРОВУ!
– Когда мы ее хотим?
– ПРЯМО СЕЙЧАС!
– Чего мы хотим?..
Пока мы приближались к зданию, директриса выплыла во двор. Ее взгляд выцепил меня из толпы, и она быстро зашагала к нам, взмахом руки велев физкультурнице перестать измываться над свистком.
Она перекрыла нам путь своим телом.
– Что здесь происходит?
– Мы отказываемся возвращаться в класс, пока не будут удовлетворены наши требования, – сказала я своим самым взрослым тоном.
– Какие требования? Что означает корова?
– Вы знаете, что это означает, Дебра! – Я скрестила руки на груди, подначивая ее бросить мне вызов.
Шон ахнул. Эми восторженно взвизгнула.
Дебра знала, чего мы хотим. Мои четыре предварительные встречи с ней в ее кабинете вполне обрисовали нашу простую, разумную просьбу: избирательную урну для коровы, чтобы ученики могли подать голос за тот талисман, который действительно хотят. Дикие псы и орлы – это скучно. Коровы – круто. Корова была трендовым животным в среде пятого класса.
– Как ты меня назвала?
– Вы хотите встретиться, чтобы обсудить наши условия на переговорах? Наши требования невелики, Дебра.
– Я не стану вести с тобой переговоры.
Я стояла на своем.
Она схватила меня за руку.
Я развернулась и выставила мегафон прямо ей в лицо.
– МЫ ХОТИМ КОРОВУ! – завопила я изо всех сил. Она даже не поморщилась. – МЫ ХОТИМ КОРОВУ!
Она вырвала мегафон у меня из рук и сцапала за плечо, подталкивая к зданию.
– Не сдавайтесь! Не возвращайтесь! – орала я через плечо. – Чего мы хотим?!
– КОРОВУ!
Физкультурница распахнула дверь, и директор Дебра втолкнула меня внутрь. Я ухватилась за дверной косяк и снова высунула голову наружу.
– Когда мы ее хотим?!
– СЕЙ…
Их голоса заглушила тяжеленная дверь, захлопнувшаяся за нами. Учителя устремились вперед, чтобы разбить группу, которая продолжала прыгать и улюлюкать. Дебра повела меня по коридору, направляя в свой кабинет в передней части школы.
С горящим лицом, гордо задрав нос, я шествовала по коридору, как чертова мученица.
Сохранилось только одно фото со свадьбы моих родителей. На нем мама на седьмом месяце беременности мной, а папа в сером костюме. В их глазах уже проскакивают первые признаки паники. Мама утверждает, что никогда не думала об аборте, хотя всегда шутила, что ей следовало бы бросить меня на пожарной станции. Никто не знает, планировали ли они мою сестру Люси, но она подоспела двумя с половиной годами позже.
Я родилась в Санта-Монике, штате Калифорния. Мои родители бросились «делать карьеру» в Голливуде в конце 80-х и провели годы, предшествовавшие моему рождению, работая помощниками на съемочных площадках и наскребая по карманам гроши на автобусные билеты. Мы жили в однокомнатной квартирке. Я спала на матраце в кухне, она же гостиная, она же столовая, а моя сестра – в колыбельке рядом с родительской кроватью.
Мне было три года, и у родителей только-только начало получаться «делать карьеру», когда землетрясение и последовавший за ним лесной пожар разорили долину Сан-Фернандо. Мы едва не лишились дома, мама потеряла самообладание, и мы переехали в Боулдер, что в штате Колорадо. Это был городок, прославившийся либерализмом, букинистическими магазинами и наибольшим числом обладателей докторских дипломов на душу населения – бастион мамочек-алкоголичек из пригородов, «белого превосходства» и брючек для йоги по девяносто долларов.